- Откуда ты знаешь? – сухо поинтересовался Эду.
- Я звонил, справлялся о ее состоянии, - так же подчеркнуто сухо ответил отец, дав понять сыну, что на сей раз не уступит ему, не дрогнет, как прежде. – Мне сказали, что она чувствует себя неплохо.
- Пришла в себя? – сохраняя хладнокровие, поинтересовался Эду.
Снова бой, вечный спор…
Больница, врачи, назойливый полисмен отошли на второй план. Эду почувствовал знакомую расслабленность, такую же точно, как перед боем, перед тем, как собраться и выйти на арену. Тело само знает, как расходовать энергию. Эду чувствовал себя как в спокойной полудреме перед решающим броском. Здесь и сейчас разделаться с этим чудовищем, с призраком прошлого, с предрассудком, который терзает их семью на протяжении многих лет! Эду смотрел в глаза отца и понимал, что, вероятно, сейчас он вонзит клинок в самое сердце их родственных чувств с отцом. Перерубит семейные узы, убьет отношения, доверие и уважение – свое, к отцу, и его к себе, - но не отступится от Марины, от молоденькой доверчивой девчонки, которая чувствует себя в его объятьях защищенной.
«Я не смог уберечь тебя от нападавшего, - горько подумал Эду, - но от пренебрежения моей семьи защитить смогу».
- Да, пришла, - как можно небрежнее ответил отец. – И она… она беременна, Эду.
- Я знаю, - ответил Эду спокойно, но голос его предательски дрогнул.
- Ты уверен, что от тебя?
Эду в ярости сжал кулаки. Будь перед ним другой человек, Эду ударил бы, не раздумывая. Пожалуй, даже Иоланте он вкатил бы звонкую пощечину, посмей она хотя бы заикнуться об этом. Но перед ним стоял его отец, человек, которого Эду уважал и любил, и Эду не хотел оскорбить его, подняв на него руку.
- Я скажу однажды, - сквозь сжатые от ярости зубы прорычал Эду, сверля недобрым взглядом отца, - и не стану повторять вновь: не смей оскорблять мою женщину! Даже тебе я этого не позволю, слышишь? Это мой ребенок. Марина чиста; она была только со мной.
- Ты так уверен, - хмыкнул отец. – Ты не знаешь ничего о ее прошлом.
- Знаю!
- Она тебе сказала?
- Да, она. И у меня нет причин ей не верить.
- Она могла приехать сюда… уже в положении.
- Нет.
- Ты не хочешь прислушаться к здравому смыслу?
- Отец!
- …Твоя Марина, вполне вероятно, уже была в положении! Черт, надо же было так оплошать и позвать ее в дом!.. Она вполне могла спланировать все это, соблазнить тебя и решить тебя объявить отцом этого ребенка! Это очень выгодно и удобно, не находишь?! Или здесь, она могла с кем-то здесь познакомиться, ведь не зря же на нее напали! Зачем это кому-то понадобилось?! Вероятно, ее любовник заревновал ее к тебе, вот и произошла ссора, или что-то в этом роде! Я все время задаю себе вопрос, отчего произошло это нападение, и не могу найти ответа на него! Кому надо нападать на незнакомую женщину, если ее не грабили и не изнасиловали?! Зачем?
- Это полицейские тебе это наговорили? – недобро усмехаясь, поинтересовался Эду. – Это они тебе такое сказали!?
- Да, - пряча глаза, ответил сеньор Педро. – Они. Ты знаешь, что они тебя подозревали?
- Но уже не подозревают? – переспросил Эду.
- Марина сказала, что слышала женский голос, когда на нее напали, - нехотя признался де Авалос. – Выгородила тебя... и себя за одним…
- Ты не перестанешь говорить о ней гадости? – перебил отца Эду.
- Эду! – вспыхнул де Авалос. – Как ты не поймешь, черт тебя дери, что я беспокоюсь за тебя! Тебе ни к чему обвинение в нападении! Ни к чему эти криминальные дела! Преступления, нападения – это не должно касаться нашей фамилии!
- Но оно коснулось, - с напором ответил Эду. – Мерзавцам все равно, какую фамилию и кто носит. И что теперь?
- Эду, я хочу тебя защитить, - проговорил де Авалос, - и я не прошу о многом. Я хочу лишь чтобы ты не приближался к ней, пока все это не уляжется и пока нападавшего не найдут. Кто знает, может, его целью был ты. Пожалуй, да; мерзавец хотел тебе навредить. Ударить побольнее; испортить репутацию… Я не знаю. Но нет гарантии, что он не повторит этого снова. И я хотел бы, чтобы в этот момент ты был как можно дальше от Марины. Чтобы ни одному полицейскому в голову не пришло показывать на тебя пальцем и обвинять тебя в преступлении
Брови Эду изумленно взлетели вверх, молодой человек дара речи лишился.
- Что ты говоришь? – потрясенный, произнес он, обретя голос. – Я правильно тебя понял – ты предлагаешь мне, мужчине, прятаться, оставив свою женщину в опасности?! Я должен бояться и… бросить маленькую девчонку в этой ситуации?!
- Черт подери! – взорвался де Авалос. – Ты говоришь так, словно я предлагаю ее выкинуть на улицу и оставить без помощи! Там полиция, они охраняют ее! Они круглосуточно следят за нею, я просил об этом! Я просто прошу тебя здесь и сейчас – не ходи к ней. Оставь ее. Хотя бы ненадолго.
- Ты сам поступил бы так? – коротко бросил Эду. – С мамой? Ты оставил бы ее одну, если б ей было плохо?
- Это не одно и то же! – побагровев до самых бровей, проорал де Авалос, яростно размахивая кулаками. – Не одно и то же! Эта девушка тебе никто, а Эмма была моей женой, черт тебя дери, мы любили и уважали друг друга, и я…
- Если дело только в этом, так это легко исправить, - так же спокойно и даже легко ответил Эду. – Или ты думал, что я не сделаю предложения матери своего ребенка?
- Да, сеньор Эду, - внезапно раздался голос Иоланты. – Вы верно все говорите. Вам нужно поспешить с предложением, ведь время идет быстро, и скоро всем будет видно положение сеньориты Марины. А невесты на свадьбах хотят быть самыми красивыми.
Оба, отец и сын, в изумлении обернулись к говорившей. Эду не ожидал такой поддержки, а его отец - такого коварного удара в самое сердце. Иоланта стояла в дверях гостиной; на глазах ее блестели слезы, она нервно стискивала руки, но при этом старалась улыбаться, хотя, казалось, от волнения ее трясет.
- Иоланта?! – выкрикнул де Авалос-старший. – Что ты несешь?!
- Я говорю о том, - мягко ответила Иоланта, словно мстя сеньору Педро за что-то, - что это преступление – оставить молодую, влюбленную беременную женщину без поддержки и внимания, будто ничего не было, будто она никто для сеньора Эду. Он поступает верно. Так, как должен поступать каждый мужчина. Он был с ней, и не отказывается от этой девушки. Это правильно. Идите, сеньор Эду. Ваша поддержка будет сеньорите лучшим лекарством. Идите, - с напором повторила Иоланта, - и не слушайте никогда тех, кто будет учить вас прятать голову в песок и отворачиваться от очевидных вещей. Это ваш ребенок. Я в том уверена. Ваш ребенок, сеньор Эду, и ваш внук, сеньор Педро. Подумайте над этим.
- Иоланта! Не ты ли повторяла то же самое, - язвительно поинтересовался де Авалос, - что Марина…
