- Эду, - кричала она, чувствуя себя растерзанной, раскрытой, как раковина моллюска. Ей казалось, что он касается ее обнаженных нервов, и ее накрывал один за другим оргазмы, она билась под его телом так отчаянно, словно боролась за свою жизнь. - Я сейчас умру, Эду!
- Умрешь и воскреснешь, - шептал он, покрывая ее лицо поцелуями, заглушая ее рыдания от переполнивших ее эмоций. - Моя нежная. Моя красивая. Моя горячая…
Глава 17. А что потом?
Грасиела выпуталась из этой неприятной истории только потому, что отец ее вовремя сообразил, что по факту девчонка ни в чем не виновата. У нее не хватило духу все держать в себе, и она рассказала отцу тотчас, как приехала домой. Он отреагировал в своем стиле - быстро, четко обзвонив всех знакомых, которые могли помочь, и влепив Грасиеле оплеуху напоследок, когда стало ясно, что дело удалось утрясти.
- Зачем ты уехала, зачем увезла эту сумасшедшую с места преступления?! - кричал он, ярясь. Грасиела тупо молчала; в эти сутки было много звонков, в разговоре звучало имя врача, и девушка поняла - отец хочет представить все так, что она уехала с неудачливой убийцей потому, что была в шоке. Впрочем, это почти так и было. - Это все равно, что ты помогала ей скрыться с места преступления! Надо было вытолкнуть ее там, оставит ее на месте!
- Я испугалась, - рыдала Грасиела. - Она безумна, она могла и меня ударить! Она напала просто так, она заранее собиралась напасть! А я не знала, не знала что она замышляет…
Произошедшее действительно глубоко потрясло ее не только бессмысленной жестокостью, но и тем, что она невольно участвовала в нападении. Отец, выхлопотав у знакомых врачей подтверждение шокового состояния Грасиелы, едва ли не аффекта, тотчас велел ей идти в полицию и признаться.
Грасиеле было невероятно стыдно оттого, что теперь ей придется участвовать в следствии, по первому зову являться в полицию, отвечать на вопросы… и хуже всего было то, что это не удалось утаить от соседей, от знакомых. Каким-то образом все вокруг знали о том, кто напал на Марину, и зачем Грасиела поехала к Эду - все прекрасно понимали. И, как казалось Грасиеле, посмеивались, с интересом рассматривая ее. Ей оставалось только поспешно пробегать мимо любопытствующих, втянув головы в плечи, и уезжать прочь от из издевающихся взглядов, срывая машину с места так, что визжали шины.
Сплетников на свете хватает, а недоброжелатели Грасиелы говорили откровенно - она вешалась на шею Эду, но тот отверг ее, предпочтя ей свою русскую маленькую жену, и Грасиела - несомненно! - просто хотела так отомстить Марине. Она может в этом не сознаваться, может сколько угодно сваливать всю вину на безумную, нанесшую удар, но всем известно, какой у Грасиелы отец пройдоха. Это он подкупил полицию, это он научил дочь, что отвечать. А на самом деле Грасиела это все затеяла!
Грасиела, слыша эти разговоры за спиной, злилась. Невероятно злилась.
Клеймо неудачницы, жалкой отверженной девки, теперь навечно было с ней. Как это глупо, как унизительно - бегать за мужчиной, и остаться за дверями… Особенно если учесть, что таких поклонниц у него сотни, а женился он на той, которая была вовсе не из его фан-клуба. Грасиела почувствовала себя так, словно смотрела на чужую жизнь из-за заграждения. И все бы ничего, да только ее за этим заграждением все видели. И ее жалкую попытку прорваться за него, поближе к кумиру - тоже. И те, которые сами были бы не прочь встречаться с Эду, теперь смеялись над нею за ее неудачную, неловкую попытку устранить соперницу. Воображаемую попытку!
- Это не я, - шептала Грасиела, стирая злые слезы с пылающих щек. - Не я! Не было ничего!
Но кто ее слышал? Кто хотел это услышать? Девушке казалось, что издевательские взгляды испепеляют ее. И было еще кое-что, что не давало ей покоя.
Ключи.
Те самые, что Вероника отняла у Марины и небрежно кинула их Грасиеле. Хранящие отпечатки ее окровавленных пальцев, они лежали на дне сумочки Грасиелы, и никто о них не спрашивал. Словно произошло какое-то чудо, и о них все забыли - даже Марина.
Сначала Грасиела хотела их отдать, и все ждала, когда же о них спросят, чтобы вернуть, чтобы подтвердить свою невиновность. Кровавые следы, что на них отпечатались, были от пальцев Вероники, а не Грасиелы, а это было бы каким-никаким, а доказательством.
Но шли дни, а у Грасиелы никто не спрашивал о ключах. Более того - Вероника, как-то вдруг сразу сдавшаяся, утратившая весь боевой настрой, взяла всю вину на себя. Она не пыталась выкарабкаться, царапаясь, как кошка, упавшая в колодец. Она просто рассказала, что ненавидела Марину, и как хотела ей отомстить. Все. С Грасиелы сняли все обвинения, но след - грязный, стыдный, - остался, как и смешки за спиной.
И ключи в сумочке…
Лежа ночами в постели, она вспоминала снова и снова, как Вероника кинула их ей на колени и сказала небрежно, коверкая слова «придешь к нему потом». Грасиела с упорством мазохиста повторяла эти слова про себя, и порой ей казалось, что Вероника не просто произнесла эти несколько слов - нет, она словно вложила в голову Грасиелы свою ненависть, свой пыл. Словно околдовала, передала ей свою жажду мести.
Иногда Грасиела эти ключи доставала и смотрела, рассматривала матово поблескивающий металл, забавный брелок. В эти моменты ей нестерпимо хотелось воспользоваться этими ключами. Открыть ими ту самую дверь, до которой она дошла в тот роковой день, войти в дом, где Эду и Марина жили до свадьбы, и представить, что Марины не существует. Что не она выиграла этот поединок, что не ее выбрал Эду, а ее, Грасиелу. Что именно ее он выбрал, ею заинтересовался тогда, у бассейна, за ней начал ухаживать, с нею встретил эту весну в своем холостяцком жилище.
И хотя отец, яростно дергая Грасиелу за руку, яростно шипел, чтоб она не смела теперь даже смотреть в сторону Эду, мысль о том, чтобы наведаться туда еще раз, подняться на третий этаж и открыть дверь квартиры Эду своими ключами, как будто имела на это право, не отпускала ее.
А еще хотелось, чтобы эта русская жена Эду увидела Грасиелу там.
Грасиела много себе представляла эту сцену - то, как она выходит из душа, отирая махровым полотенцем влагу со стройного смуглого тела, и как сталкивается с Мариной буквально на пороге. В мечтах озлобленной девушки именно Марина жалко заискивала перед Эду, именно она искала с ним встреч, и именно она была отвергнута. В мечтах Грасиелы, желающей отмстить за свой позор, именно Марина краснеет, выглядит жалко. На глаза ее наворачиваются слезы, она бормочет что-то, выдумывая на ходу оправдания, и скрывается за дверями.
В мечтах Грасиелы Эду никогда не вступается за Марину. Никогда.
Он просто смотрел на нее безразличными глазами и молчал. Точно такими глазами, какими он смотрел на Грасиелу в полицейском участке, слушая ее объяснения. Грасиела рыдала от страха за свою судьбу, от стыда, что приходится все это говорить перед Эду. Ее отец извинялся перед ним, униженно просил простить его неразумную дочь, и Эду отвечал холодным, отстраненным голосом «да, да», все так же безразлично глядя на Грасиелу, словно вместо нее была прозрачная стена.
