– Каплю крови? – в замешательстве переспросила Элиза.
– Да, всего каплю. Больше не нужно. Вы могли бы просто поранить пальчик булавкой. Это совсем не опасно и не так уж больно…
– Даете слово, что это не навредит мне и Эрвину?
– Даю. Но вы могли бы понять, что Эрвину сейчас вообще сложно навредить. Вы сделали его практически неуязвимым… на краткое время. Ну же. Решайтесь.
Элиза сама не поняла, как сделала это, завороженная неспешными, сонными, тягучими словами. Как поддалась на завораживающую речь, как наколола руку вспыхнувшей на солнце булавкой, возникшей как по волшебству, и как отчаянно протянула ее собаке, зажмурившись и отвернув лицо, словно могло произойти что-то ужасное.
Но ничего страшного не произошло. Вместо жуткого укуса, боли, она ощутила легкий поцелуй на уколотом пальце, а затем почтительный на ладони, словно неизвестный на званом ужине церемонно целовал ее руку.
– Благодарю, – выдохнул он тихим, но грозным голосом. Воздух вздрогнул, словно огромное существо в комнате расправляло крылья, потягивалось будто после долгого сна. Элиза вскрикнула, отпрянув и отняв свою руку у неизвестного, еще недавно бывшего собакой, но он не стал противиться этому и легко отпустил ее.
– Какая душистая кровь, – произнес незнакомец, отирая кроваво-красный рот длинными пальцами с острыми когтями, поблескивающими, словно многолетний лед. Эти слова в его устах прозвучали как изысканный комплимент, хотя он и усмехался, открывая в манящей, гипнотизирующей улыбке хищные клыки.
Лица его не было видно под белоснежной массой волос, которой он, кажется, намеренно прикрывал глаза и нос. Черную одежду его перетягивали многочисленные кожаные ремни, и это выглядело так, будто они стягивают его рассыпающееся на части тело.
Его вида, каких-то странных, почти не страшных мелочей было достаточно, чтобы Элиза закричала и отпрянула прочь в ужасе.
– Первый! – вопила она, цепляясь за стену за ее спиной так истово, будто верила, что та расступится под ее телом и выпустит ее прочь из этого страшного дома.
Первый не стал спорить. Он лишь склонил голову в почтительном поклоне и подтвердил.
– Да, Первый, к вашим услугам. А вы, стало быть, гостья Тринадцатого.
– Демоны!!!
– Но вам совершенно нечего бояться. Разве вы еще не поняли это? Вам никто не причинил вреда, а ведь это так легко, – Первый вдруг возник перед Элизой, близко, лицом к лицу, и она успела рассмотреть под белыми прядями его длинных волос черную повязку на его глазу и изуродованный нос. Однако улыбка у Первого оставалась прежней – манящей, зачаровывающей, и Элиза внезапно испытала острое желание поцеловать эти усмехающиеся губы. – Всего лишь сжать это горлышко ладонью, – его рука скользнула по коже девушки, пальцы, словно ласкаясь, легли на ее шею, – и вам конец.
Одного из пальцев, мизинца, у Первого не было. Он носил белую перчатку, чтобы скрыть несовершенство своей искалеченной руки, но пустой палец был слишком заметен.
Отчего-то это зрелище подействовало на Элизу успокаивающе. Она смело положила свою ладонь поверх руки Первого и решительно убрала ее со своей шеи.
– Вы обещали все рассказать, – холодно произнесла она, игнорируя смешок Первого. – Так начинайте ваш рассказ, не то я назову вас лжецом.
– Меня как только не называли, – отозвался Первый, с видимым наслаждением усаживаясь на стул. – О, какое это счастье – распрямиться после стольких лет, проведенных в униженной позе!..
– Вы много лет были собакой?
– Нет. Меня похоронили, связав и надежно упаковав в узел, – все так же обаятельно улыбаясь, ответил Первый. – Люди так жестоки!..
– Как же еще прикажете людям поступать с… демонами, – горько выдохнула Элиза.
– Люди сам плодят своих демонов,– резонно заметил Первый, закидывая ногу на ногу, и Элиза поняла, что вместо ступни у него деревянный неудобный протез.
То, что ее Эрвин, прекрасный, таинственный Эрвин, оказался Тринадцатым демоном, повергло ее в шок. Ее разум метался в поисках выхода – и не находил его. Элиза не могла примириться с тем, что Эрвин тот, кого называют Проклятым, но и отказаться от него не могла. Это она понимала с ужасом, чувствуя неразрывную связь между ними, и ощущая ясно, как никогда, что слова о принадлежности – это не просто красивые речи. Нет.
– Рассказывайте! – велела Элиза, и Первый деланно пожал плечами.
– Да вы и сами, наверное, все знаете, только подано это вам наверняка с другой стороны. Вас же с детства пичкали рассказами о том, как демоны рвали и терзали людей, убивая всех и каждого.
– А это было не так? – насмешливо спросила Элиза.
– Конечно, так, – мягко согласился Первый. – Не буду ни врать, ни отрицать. Все так. Да только чтобы Демон пришел, его ведь надо позвать, не так ли? А звали нас люди. И в шкуру нечисти загнали они же… – Первый оскалился, словно все то, что он говорил, причиняло ему боль. – Эрвин… проклятый счастливчик, ему удалось каким-то чудом запомнить свое имя и зацепиться в этом мире. Мне – нет. Поэтому я всего лишь пешка в чужих руках. Послушная кукла. Тот, кто знает мое имя, может мне приказать все, что угодно, и я вынужден буду это выполнить, – Первый снова усмехнулся, обаятельно и страшно, будто мысль о невероятных злодеяниях позабавила его.
– В чем ваш грех? – Элиза поняла, что хитрый Первый может притворно жаловаться и улыбаться целый век, а потому решила взять все в свои руки. – За что вас не любит Эрвин?
Первый поморщился.
– Нас было четырнадцать, – нехотя сообщил он. – Давно. Так давно, что я не помню даже черт лица Четырнадцатого. В те времена мы еще были свободны… и, кажется, были кеми-то другими. Четырнадцатый был Хранителем. Самый бескорыстный, самый честный… А у меня был сундук.
– Сундук с золотыми частями тела! – выдохнула Элиза, вспоминая слова Эрвина в их первую встречу.
– Ну да. Золото, инкрустация… красивые вещицы. Но они были не просто побрякушками – это были мои части тела. С частью моей силы. С частью моей магии и мощи! Ну, и кому же было доверить их охранять, как не Четырнадцатому? Он не мог ни предать, ни потерять. Да только вот незадача: люди очень любят золото. Больше, чем самих себя. И им здорово захотелось раздобыть эти магические вещи… никакого уважения! Наверное, они думали, что я сделаю себе еще, и от меня не убудет. Словом, у Четырнадцатого был друг. Верный, хороший, надежный друг. Почти брат! Четырнадцатый любил его, доверял ему как самому себе. Вот он-то и пришел к Четырнадцатому с ножом, и просто вонзил ему лезвие чуть пониже затылка. Такая, знаете, щадящая мгновенная смерть. По-братски. И все за эти золотые штуковины.
– И? – подтолкнула Первого Элиза. Тот снова поморщился.
– И за артефакт, – нехотя признался Первый.– Артефакт, что лишил нас памяти и разума. Надо ли говорить, что месть за смерть Четырнадцатого была чудовищной?
