Голос мастера сорвался на истерический крик, но почти сразу захлебнулся, потому что рядом с ним оказался Артур, и его волшебная палочка была прижата к горлу мастера так же опасно, как нож.
– Я не пойму, – зловеще и очень спокойно произнёс Артур, – что это ты тут кричишь? И кому это ты советуешь умерить свои аппетиты? Неужто мне? Ты правда думаешь, что я мог променять все на какую-то девку?? Хочешь, я сейчас заставлю тебя блевать твоими непочтительными словами? Или заморожу кровь в твоих жилах? Какой смертью ты предпочитаешь умереть?
– Я все расскажу Королю, – прохрипел мастер, скосив единственный глаз на волшебную палочку Артура. – И ты ответишь перед ним о том, что сделалось с артефактом!..
– Будь так любезен! – ответил Артур холодно. – Расскажи. Расскажи о том, что ты сжёг в своём горне не одну волшебную палочку, чтоб перековать палец Первого, и что теперь эта вещь не действует. Это ты её делал. Возможно, ты её и повредил. Волшебство в ней кончилось. Король не простит тебе такой расточительности.
«Ого! – подумала Ветта. – Бросать в огонь волшебные палочки, чтобы их магией разогреть металл?! Какая злобная и страшная магия! Если у мага украсть палочку, он недолго протянет, умрет. А вместе с ней в горниле сгорит и его душа… Вот, значит, как они делают такие штучки, как иголка!»
Одноглазый смотрел на Артура с нескрываемой ненавистью. Однако, Артур не стушевался под этим взглядом.
– Предателей никто не любит, Жареный Зад, – хихикнул зловредный папаша. – Ну, не делай такого несчастного лица! Разве тебя кто-то обижает? Разве за годы службы Королю кто-то тебе сказал, напомнил, что ты раб? Наоборот, тебе готовы простить твою оплошность. Возьми наперсток и переделай его, – Жареный Зад кинул ненавидящий взгляд на золотую вещицу, лежащую на столе. – Вероятно, ты даже не понесешь никакого наказания…
Было видно, что папаше страсть как нравится издеваться над этим странным одноглазым человеком, который готов быть разрыдаться от несправедливости и собственного бессилия. Папаша откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги, наслаждаясь мучениями Жареного Зада. В своей злобе он позабыл даже о том, что они с Жареным Задом находятся в одинаковом положении – оба без новых душ и новых личин…
– Будь проклято мое желание жить! – пробормотал хрипло Жареный Зад, сжимая натруженные мозолистые руки в кулаки. – Будь оно проклято!..
– Тебе недостаточно первого проклятья? – хрипло хихикнул папаша.
В этот момент произошло ровно три вещи.
Разнося огромное окно на тысячу стеклянных брызгов, огромной черно-белой птицей в столовую ввалился Первый, заслоняя лицо руками от возможных порезов. Его огромные белые крылья подняли целый ураган, сдувая со стола посуду, и Ветта, только лишь увидев его, рванула под стол.
Второе окно взорвалось таким же дождем осколков. С лаем в комнату заскакивали синеглазые черные псы, чернокрылый жуткий Демон с горящими синими глазами, с хрустом давя осколки, спрыгнул с подоконника.
И в дверь с порывом горячего, словно дыхание преисподней, воздуха, блестя, как восточная звезда над пустыней, в серебряных инквизиторских доспехах и в крылатом шлеме, скрывающем лицо, вошел тот, кого все присутствующие опознали как Четырнадцатого.
Небольшого роста, хрупкий, с тонкой талией, перетянутой кушаком, шитым серебром, он вошел, опираясь на копье, и жизнь в комнате словно остановилась. Всем показалось, что явился призрак, дух отмщения, и кому-то сейчас несдобровать.
Демоны в присутствии Инквизитора не смели двинуться. Готовые рвать врагов, они вынуждены были преклонить перед ним колена и сложить свои крылья, смирные, ожидающие приказа – так велика была власть его над всеми существами.
– Этого быть не может, – пробормотал зловредный папаша, привстав с места, таращась на Четырнадцатого. – Как ты здесь…
– Сердце привело меня, – тихо ответил Четырнадцатый. – Оно указало путь к тому, кто вырвал его и украл.
– Не может быть! – проорал папаша Эйбрамсон. – Ты тоже мертв!
– Четырнадцатый жив, старый вор. Пока живо сердце, Четырнадцатый не исчезнет в небытие.
Копье, сияющее перламутрово-белым светом, завибрировало в тонкой руке Четырнадцатого, и тому даже не пришлось направлять удар. Оружие его стало длинным, как луч солнца. Оно коварно и быстро ударило в грудь онемевшего папаши, прямо в его черное сердце, и тот рухнул на пол, моментально усыхая, превращаясь в кучку старых костей, кое-как обтянутых плотью и наряженных в красивый костюм. А череп его, отвалившись от тонкой шеи, покатился по полу, улыбаясь растянутым до ушей ртом.
– Они ваши, – тихо произнес Инквизитор, опуская свое копье. – Судите и карайте.
Оглушительно закричала мадам Эйбрамсон, и черный Демон обернулся на ее голос, будто узнал его. Но женщина не позволила ему разглядеть себя. Гибкой куницей она скользнула по полу, и за ней с лаем помчались собаки.
Первый удар и крик напугали и привели в чувство всех Ротозеев. Миг – и вместо людей по полу запрыгали верткие хорьки, ласки и опоссумы, которых с лаем и с переменным успехом ловили собаки. Заточить Демона в череп соболя было бы можно, но как сладить с Инквизитором?!
Возможно, и с Инквизитором Ротозеи тоже справились бы, если б потрясение их не было так велико. Но, так или иначе, а они предпочли бежать, кроме пары из них – Ветты, притаившейся под столом, и Артура, которого ураганом, поднятым крыльями Демонов, откинуло вглубь комнаты, к бархатным портьерам, за которыми была еще одна дверь. В нее-то и юркнул красавчик, и черный демон погнался за ним.
Первый же избрал своей жертвой того, кого называли Жареным Задом. Увидев его, он словно позабыл обо всех остальных, и накинулся на одноглазого мастера, вцепившись ему в горло.
– А вот и ты, старый друг, – шипел Первый, удушая бородача. – Доброго дня, Второй! Как поживаешь? Я смотрю не очень! Что же ты не обнимешь меня? Что ж ты не поприветствуешь старого приятеля?
– Как ты… здесь… – просипел бородач с абсолютно багровым от удушья лицом. – Ты же мертв…
– Сто лет как мертв, – подтвердил вкрадчиво улыбаясь. – Но это того стоило, поверь мне! Я помню каждую рожу каждого вора, которого я разорвал голыми руками после того, как отрекся от Служения и потерял свой меч! А сейчас судьба дарит мне такой редкий шанс – поквитаться еще и с предателем! Ну, расскажи мне, Второй, каково это – жить сотни лет с чувством вины? Без меча и без силы, к которой так привык? С кровью Четырнадцатого на руках!
– Я его не убивал… – прошипел задыхающийся Второй. Первый навис над ним, уставившись в его багровеющее лицо единственным глазом, улыбаясь и упиваясь страданиями того, кого называл предателем.
– Ты трусливая мразь, – трясясь от злобной радости, выдохнул Первый. – Ты предал нас, когда толпа нас рвала на куски! Ты согласился прислуживать этим негодяям, обокравшим нас и убившим Четырнадцатого, чтобы они сохранили твою жизнь! Ты отрекся от Служения, чтобы защитить свою дешевую шкуру, а не чтобы мстить! Ты, ты призвал их всех отступить! Меня убили потому, что вы предали, не помогли, не спасли, не осмелились! Предатели! Ваши места в нашем доме пусты, ваши имена прокляты и забыты так же, как и наши, но после смерти вы попадете в Ад точно так же, как и мы! Расскажи мне, тот, кому башмаки целовал сам король, каково это – жить человеком и рабом?! Он, этот грязный убийца и вор, ведь надел на вас ошейники, чтобы водить на поводке своих послушных животных, не так ли?!
