Губы сами тянулись в улыбку, стоило посмотреть на его довольную мордашку. Айвори смотрела на меня с ним в руках, и я видел во взгляде, как хочет забрать его и спрятать…
— Пошли? — прервал ее метания.
Она даже не спросила куда. Встала и направилась следом на второй этаж, подчиняясь. Но это только пока…
Я осторожно положил ребенка на центр кровати, но малыш беспокойно встрепенулся и снова начал кукситься, так что Айвори пришлось лечь рядом и прижать его к груди… но ничего не вышло. Наверное, раньше у нее это срабатывало, но теперь ребенок ставил условия. Я встретил ее растерянный взгляд — вымоталась за день. Видимо, раньше она чувствовала, что способна контролировать ситуацию, а теперь совершенно растерялась. И я осторожно улегся к ней, прижав ее к себе спиной, и обнял ребенка поверх ее объятий. Малыш настороженно затих… и вдруг так прерывисто всхлипнул, что сердце дрогнуло.
Мне казалось, я могу смотреть вечно, как он сосет грудь. Вид сверху был особенно хорош, а Айвори в моих руках казалась теперь особенно уязвимой и беззащитной. Да, я пользовался ситуацией. Я ей нужен. Без меня она не сможет вырастить ребенка… Но отказаться от этого не мог.
Я медленно склонил голову к ней и коснулся губами ее напряженной шеи, принимая такие нечестные условия счастья. Терпеть больше не было сил. Она раскрыла широко глаза, но тут же зажмурилась и всхлипнула, стоило прикусить кожу. Ее живот вздрогнул под пальцами, сжались напряженные мышцы бедер…
— Совсем одичала, — хрипло выдохнул я.
— Кто бы говорил, — прошептала она испуганно, давая слабую надежду на обреченное согласие.
Я осторожно стянул с нее штаны и пустился в изматывающую обоих ласку, сначала просто приятную, расслабляя ее, а потом — на грани дозволенного, дразня и разжигая уже ее необходимость во мне. Впервые можно было не спешить, не вкладывать в действия другой смысл, кроме как самый простой — сделать ей хорошо. И себе тоже. Касание кожи к коже дарило спокойствие и тягучее наслаждение, нервы покалывало от необходимости наброситься, которую сдерживал…
Когда малыш глубоко уснул, я осторожно стянул Айвори с кровати и усадил к себе на колени.
— Это сегодня по договору? — вяло промямлила она.
Не упускала возможности меня уколоть, ну и к черту.
— Все еще считаешь меня тем мудаком? — прорычал и впился в ее рот, чтобы заткнуть.
Она только мотнула отрицательно головой и сдалась.
Я не хотел сейчас ни о чем говорить. Мне нужно было просто позволить себе наконец всю ее — запах, стон и тесноту… Она всегда была только моей. Ее никто не касался… И это срывало выдержку к дьяволу.
Чувствительную кожу обожгло жаром и сжало, усиливая болезненное напряжение… Слишком мало ее было в моей жизни — пора наверстывать. И я резко вошел в нее до предела, спуская свою одержимость этой женщиной с поводка. Айвори вскрикнула и выгнулась, пытаясь дернуться назад, но я не давал.
— Тш… — выдохнул ей в мокрую шею. — Я осторожно… тише… я не сделаю больно… Тебе больно?
Она отрицательно мотнула головой, обнажая крайнюю степень недоверия между нами. Но впереди было много ночей, и не только их. Теперь, когда мне можно все, я не смогу себе отказать в утолении животного голода. И все же я растягивал удовольствие и давал ей время… медленно опускал на себя до рваного вздоха и сжатых плотно век и снова давал вдохнуть, приподнимая. Я управлял ею, решал, когда дышать и надеяться, и когда терять надежду полностью. Власть над этой маленькой хрупкой, но сильной и упрямой женщиной пьянила. Даже если бы она не была матерью моего ребенка… даже если бы не была избранницей… я бы все равно ее захотел. Она — как луч рыжего солнца в чаще вечернего леса. Последний, как угасающая надежда. Хотелось, чтобы он танцевал на лице как можно дольше… прежде чем все погрузится во мрак… И я заставлял ее танцевать, рвано дергаться и извиваться в попытках ослабить ощущения.
Я вплел пальцы в ее волосы, притягивая к губам… и дал, наконец, голоду голос. Айвори пыталась сдерживать крик, но у нее не выходило. Кусала мои губы, уворачивалась от них, теряя контроль. И ей это шло. Потому что контроль — мое дело.
Когда она вдруг сжалась и закусила губы, я поднял ее и толкнул животом на кровать, вжимая в матрас. Было в этом что-то особенное — держать ее за шею, слушая пульс, и биться в нее в унисон, чувствуя всей кожей, как сжимается в предвкушении разрядки. Я протолкнул ей палец в рот, и она не стала меня щадить, впиваясь в него зубами. Месть была сладкой для обоих — я прикусил ее шею, и Айвори вздрогнула и задержала дыхание. Ее первая судорога утянула меня следом, и я уперся лбом ей в затылок, жмурясь, выпадая из реальности. Но ненадолго. Отдышавшись, я подхватил ее на руки и понес в душ.
Не ее вина в том, что она ждала, когда оставлю в покое, как раньше. Но как раньше уже не будет, и я преодолел ее легкое сопротивление, устраивая в своих руках под теплыми каплями.
— Как ты планируешь, я буду поступать на учебу в этом году, если мы занимаемся сексом без предохранения? — Айвори говорила, но будто просто искала тему. И ее состояние мне не нравилось.
То, что случилось сегодня с ней и Роном, потрясло ее сильней, чем я мог предположить.
— У оборотней беременность невозможна, пока ребенок на грудном вскармливании. — Я внимательно следил за тем, как она безучастно моргает, пялясь мне в грудь.
— Это при каком сочетании?
— У тебя — джекпот. Ребенок и я — оборотни. Спала бы с человеком, защиты бы не было.
Она озадачено замолчала, сдавшись окончательно, и я заскользил ладонями по ее плечам.
— Очень сложно хоть что-то узнать, — покачала она пришибленно головой.
— Теперь несложно. У тебя есть доктор Рон… и я…
Она подняла на меня свои прозрачные светлые глаза:
— Что ты со мной делаешь каждый раз?
— Что я делаю? — нахмурился.
— Я же… — она зажмурилась. — Я знаю, что так не бывает с людьми… Слишком быстро сдаюсь тебе, даже мыслей нет сопротивляться…
Разговор был идиотский, но взгляд ее немного ожил.
— Ну и что? Тебе плохо со мной?
— Слишком неправильно хорошо…
— Хоть что-то хорошо, — притянул к себе за шею. — Ты вроде не собиралась становиться праведницей.
— Со мной что-то не так, — мотнула она головой, не удовлетворенная объяснением. — Я сегодня думала — с ума сойду из-за малыша… А теперь ничего не чувствую.
— Совсем ничего? — поднял ее подбородок, заглядывая в глаза.
— Мне… слишком спокойно…
— Это называется — довериться. На мне такая же ответственность за ребенка, как и на тебе. И я рад, что тебе спокойно. И я дальше буду делать все, чтобы тебе было спокойно. Поняла?
— Я совсем не могу тебе противостоять…
— Вот так бы сразу, — оскалился я.
