Следующие три месяца вместе мы сидели только под присмотром чьих-нибудь родителей. К счастью, отец Артема плевать хотел на всю эту глупость наших матерей, поэтому мы изредка могли выбираться в медленно распадающуюся компанию. Мы не хотели этого замечать — слишком ярким пламенем горела первая любовь, перекрывающая наши взгляды и заставляющая творить глупости. Тогда то и было всё: ревность, ссоры и безрассудные поступки, вроде тех, когда он почти каждый день на протяжении целого месяца он залазил в моё окно и ночевал в обнимку со мной. Не знаю, как моя чутко спящая мама не проснулась от скрипящего дивана, находясь за стенку, это стопроцентно было из разряда необъяснимых чудес. И стояло оно рядом с нашим иногда громким смехом или такими же нетихими разговорами шёпотом.
Все это скатилось в апатию в тот день, когда его мама сообщила мне о повестке. Поступать в университет в этом году он не планировал лишь потому, что изначально хотел идти в полицию, как и его отец, а это значило обязательную службу в армии и всю связанную с ней подготовку. И только после школу полиции и дальнейшую службу.
Два тяжелых месяца, во время которых я собиралась с мыслями и ревела в подушку, представляя себе разлуку в целый год, потому что его метили в президентский полк, который к моему счастью отменился в последний момент.
А затем проводы, мои заверения, что если он не будет писать мне и хотя бы иногда звонить, то я буду приезжать к нему каждые выходные, и не важно, что между нами будет целая неделя пути на поезде. Почти десять тысяч километров — кажется, самое максимальное расстояние от нашего города до какой-либо точки страны.
Тяжелый год, беспокойное время и слёзные убеждения, что все скоро закончится. Закончилось — вернулся он очень худым, улыбчивым и курящим. Забавным это казалось только первое время, потому как вскоре мы начали притираться заново, и в конце концов съехались на первой съёмной квартире. Это произошло ровно на мой день рождения, когда мне исполнилось восемнадцать — мама была резко против, потому первые полгода она со мной не разговаривала. Даже пропустила последний выпускной из одиннадцатого класса, с которого меня встречал только Артём. Но даже так это было радостью для меня — мне казалось, что всё продиктовано для нас судьбой, что каждый день теперь будет у нас хорошим, счастливым и непримиримо значимым.
В университет я поступила легко — всегда училась хорошо, тем более под боком у меня был человек, который закончил школу с отличием и поступал вместе со мной. Через год я поняла, что учеба это не моё, а он перевелся на заочное отделение и подал документы в полицейскую академию. Ему даже сделали поблажку, и он смог учиться в двух заведениях одновременно, пока я сидела дома и начинала развивать свою мечту, за которую меня осуждал каждый, кроме него и, как не удивительно, его мамы.
Картины продавались медленно, поэтому я хваталась за любые подработки из-за вечной нехватки денег, пока Тема не пошёл работать помощником участкового, как раз недалеко от нашего дома.
И только после спокойные несколько лет — тогда он не лез в извечные разборки банды Шанхая, никто не мешал нам быть вместе, и между нами практически не было ссор и тайн. Единственное, о чём я тогда мечтала, было заветное кольцо на палец взамен осуждающих и вопросительных взглядов всей нашей родни и знакомых. Говорить об этом я не решалась, ему, кажется, не было дела до подобных условностей, а меня иногда мучала та неопределённость, которую порождал этот факт. Мы оба росли в достаточно патриархальных семьях, которые постепенно стягивали жгут на моей шее, намекая на то, что если Артем не стремится к браку со мной, то, очевидно, его и не будет вовсе.
Я понимала, что разговора не избежать. В ту проклятую ночь я обдумывала то, как сказать ему о своих переживаниях и мыслях. В кои то веки у нас всё было хорошо и стабильно, ничего не требовалось и не было лишних волнений, что могло говорить о…
Затем случился крах. Конец счастья и спокойствия. Мой уход, его злость. Обида, попытки мести. Несколько разговоров, крики, практически драки. Пьяные выходки. Моя беременность, о которой он узнал один из самых последних, и переезд к Никите. Роспись. Всеобщее осуждение, крадущееся за мной по пятам.
Роды и послеродовая депрессия. А затем принятие и относительное спокойствие, благодаря карим глазкам дочери, в которые можно было заглянуть и понять, что всё не так уж и плохо. Если мы двое вместе, и никто её не обидит.
***
— Ты можешь её успокоить?! Почему она у тебя постоянно орёт?! — вторил Соне Никита.
К слову, его крик был в несколько раз громче и неприятнее, а ещё провоцировал дочь практически на визг. Но я как обычно могла только стоять и качать её, радуясь, что наша истерика случилась не ночью.
— Зубки… — начала было я, но он сжал челюсти так, что я не решилась продолжать.
Я уже перепробовала всё, начиная от массажа, заканчивая обезболивающим гелем — не помогало ровным счётом ничего. Но, если честно, я была бы рада специальному лекарству, которое слепило рот её отца, отчего он не смог бы его раскрыть ни на миллиметр, потому как для него казалось нормальным «помогать» дочери криком на её мать.
— Так сходи в аптеку, надоела! — рыкнул он, — так и думал, что у такой как ты ничего не выйдет! И зачем я только полез к тебе в тот раз?!
Он, очевидно, имел ввиду ту проклятую ночь, за которую мы расплачиваемся все вместе.
— Но ты всё рано была другой, — неожиданно сбавил напор злости муж, — красивой и адекватной. На тебя невозможно было не обратить внимания.
Мне захотелось рассмеяться ему в лицо. Да так громко, чтобы оглушить его.
Красивая? Адекватная? Легко говорить это человеку, который за весь этот год вообще не менялся. Однако, он имел ввиду совсем другое: красивую одежду, ухоженный вид, маникюр, макияж, улыбку на лице в конце концов. И это было практически невозможным в той среде, в которой находилась я сейчас. Да я даже вес не набирала, а скидывала, как во время беременности, так и сейчас! Для того, чтобы выглядеть хотя бы хорошо, мне нужно быть на килограммов десять здоровее.
Стоит, наверное, уточнить, что в то время я работала, и у меня были деньги, не считая того, что Артём делал по дому то, что не успевала я. Никита же даже не интересовался тем, как я себя чувствую, не то чтобы остаться со спящей дочерью в тот момент, когда мне нужно принять ванну — я делаю это сама, периодически срываясь с места, не обращая внимания на собственные потребности.
Каждый из них, что мама, что мой муж, были лицемерами. Теми, кто мог раздавать много указаний (даже не советов), рассказывать мне насколько я плохая и как неправильно поступаю, а потом бездействовать, когда я кричу о помощи. Я смогла сдаться в отношении себя, но боролась рядом с дочерью. Они же были только посторонними для нас двоих — смотрящими со стороны и удовлетворяющими свой эгоизм посредством меня.
— А сейчас… — на его лице повисла жестокая усмешка, скачущая соразмерно взгляду по всей мне, — уродливая, тощая, растрёпанная… — уголки его губ дернулись в презрении, — тощая проститутка без комплексов и капли женственности, — вновь усмешка, — ах, да — и ещё с ведром между ног. Кому такая нужна? Я нашел себе принцессу, а мне досталась жаба.
