Жена ныла, что в Якутии у всех есть мнение по поводу воспитания детей, того, как себя вести, и даже по поводу внешнего вида. Нам говорили, что у наших мальчиков слишком длинные и непричесанные волосы, что им нельзя играть в лужах и кататься на перилах. Многие считали, что наши дети не умели вести себя тихо, ждать, стоять в очереди – что правда.
Самое частое русскоязычное слово ободрения тут – «нельзя».
Двое младших детей пошли в Тёхтюре в садик, но только через месяц после приезда, когда мы предъявили все необходимые медицинские справки. Они ходили в садик только утром, когда жена делала работу для Финляндии. Ничего, что только полдня, по деньгам это небольшие траты – всего 140 рублей в месяц за ребенка. Детский сад «Кэнчээри» («Новое поколение») – отполированный временем деревянный дом, дощатый пол, выкрашенный в поносно-коричневый цвет, был по-домашнему кривым. В детском саду не текла вода из крана, а вместо туалета – отдельная горшковая комната, там на полке аккуратным рядком стояли эмалированные горшки. Для мальчиков дополнительно предоставляли два больших ведра, чтобы писали стоя.
Детям пришлось туго – все вокруг тараторили на двух новых языках, на русском и на якутском. Языковое погружение оказалось не таким простым делом, как я думал. Младшие за короткое время в садике не успевали хорошо выучить ни один из двух местных языков, их словарный запас на русском состоял из отдельных слов типа «машина», «кушать» и «спасибо». И конечно, плохих слов, которым старшие ребята их старательно обучали. Воспитатели и даже другие дети говорили с нашими детьми на русском, а не на родном якутском, хотя наши дети не понимали ни того ни другого. В советское время русский язык был «международным языком общения», и эта установка, похоже, до сих пор в ходу. Дошкольники, деревенские ребята, выросшие в абсолютно якутоязычном окружении, на удивление хорошо говорили на русском. Наверное, это объясняется просмотром телевизора, и еще это язык игр, но родители и воспитатели, конечно, также склоняли их к изучению русского.
Наш садик трещал по швам: все группы заполнены донельзя. Нашего трехлетнего вначале определили в группу его возраста, но там ему совсем не понравилось, он плакал каждое утро, когда надо было идти в сад. Детей так много, что воспитатели не успевали успокоить плачущих, а только одергивали их: «Не плачь!» В конце концов наш малыш самостоятельно сбежал к брату в группу шестилеток, и тетушки, видимо, догадались, что так было лучше. Наш средний вначале был в восторге от того, что у него появились новые друзья по играм, но из-за незнания языка быстро сник. Когда в его группу пришел младший брат, они стали неразлучной бандой, которая не слушалась воспитателей (и, конечно, не понимала), пряталась от них и один раз даже сбежала из садика. Младший ревниво следил, чтобы никто другой не играл с его старшим братом.
В российских садиках детей прежде всего учат тихо сидеть и слушать. Это был бы неплохой навык для наших детей. Утро проходило в различных занятиях. На уроках рисования занимались точным срисовыванием с картинки. На уроке физкультуры маршировали и учились прыгать в длину. Причем один из воспитателей раскатисто смеялся над результатами трехлеток. Музыку вела опытная Александра, она учила детей танцевать под техно-поп и показывала трехлеткам портрет Моцарта, рассказывая, что это был известный немецкий композитор.
Но настоящая специальность Александры – игра на варгане. Варган, по-якутски хомус – инструмент, известный в разных странах мира, это маленькая железная пластинка, ее суют в рот и заставляют дрожать, оттягивая язычок. В Якутии это национальный инструмент, а тёхтюрский садик оказался детским садиком с уклоном на хомус. Дети учились сами бренчать на варгане, а потом, лежа на полу, успокаивались под завораживающие переливы обертонов магического инструмента во рту у воспитателя. Наш сын тоже легко извлекал из варгана звуки, некоторые ребята из садика умели производить на удивление многообразные звуковые ряды. Обучение игре на хомусе стало специализацией садика еще в 1980-х, но, к сожалению, это прекрасное хобби улетучивается, когда дети идут в школу.
На обед в садике обычно давали жидкий суп с лапшой, мясо, рис, макароны или гречку. Салат – это столовая ложка горошка или кукурузы из консервной банки или квашеная капуста. На перекус – сладкий чай с ломтиком хлеба или яблоко. Еду нельзя было брать самим, нельзя оставлять ее на тарелке, во время еды нельзя говорить. После еды дети полоскали рот фтором, и им давали истолченную таблетку неизвестно чего. Так же, как и наш школьник, малыши часто бежали домой есть, потому что в садике они были лишь полдня.
Во дворе садика были снаряды для лазания и торчала высокая пластмассовая пальма, она смотрелась просто великолепно на фоне полугодового снежного пейзажа. К нашему большому удивлению, в детском садике дети совсем не гуляли, даже осенью и весной, когда погода позволяла. Оказалось, это тоже запрещает некий закон. Так было не всегда. Деревенские бабушки были обеспокоены тем, что дети больше не гуляют в свободное время. Одна рассказала, что перерезала в доме интернет-кабель, чтобы только внука вытащить на улицу.
После школы и садика наш дом превращался в неформальный игровой центр, наши двери были всегда открыты для детей, видимо, в отличие от дверей в других домах. Первыми играть пришли самые смелые и самые наглые мальчишки – четвероклассники, они обожали стрелять из бластера Nerf, играть на консоли и строить из Lego. Затем осмелились прийти поиграть одноклассники нашего старшего. Зеленые бусины термомозаики Perler Beads сразу закончились – из них слепили танки и пушки. В конце концов пришли и девочки. Весной наш дом превратился в пункт проката лыж, так как все хотели попробовать покататься, но у многих не было своих.
Сельские ребята многому в нашем доме удивлялись. Например, они не могли понять, что если я сидел в комнате перед компьютером, то я работал. Они удивлялись, что моя жена играла с нашими детьми. Они спрашивали, какая у нас зарплата и сколько что в доме стоит. Для них было чудом, что у нас дома так много фруктов, и они хотели их попробовать. В шесть вечера дети обычно разбегались по домам. Иногда искушение заходило слишком далеко: из дома пропало Lego и 500 рублей из копилки среднего сына. Мы компенсировали потерю пострадавшему, чтобы поднять ему настроение.
Некоторые ребята жили очень скромно. Когда в начале весны наш сын отправился с одноклассником в горнолыжный центр в двух километрах от села, оказалось, что местный мальчик никогда там не был. Для меня все еще тайна, как люди в Тёхтюре живут, платят за машину и бензин, оплачивают счета за газ и свет, покупают продукты. 21 000 – тут обычная зарплата для односельчан, которые ходят на работу, и на них с якутскими ценами особо не разгуляешься. Ответ – подработки, срочные займы и пособия. Молодые семьи получают от государства материнский капитал на несколько тысяч евро при рождении ребенка и пособие на строительство дома. А вообще в Якутии, как и во всей России, живут сейчас кредитами – так, многие купили свою «Тойоту» в кредит. Боюсь, если экономика России в какой-то момент резко упадет, страну накроет долговой кризис.
А вот на подарках в России и Якутии экономить не принято: когда нашему старшему исполнилось восемь, он получил от одноклассников кошелек и деньги, красивую книгу о Якутии с фотографиями, кружку, на которой картинки при нагревании менялись, машинки и сладости. Мы со своей стороны давали каждому, кто к нам приходил в гости, светящийся браслет, с которым дети играли, спрятавшись в нашем темном доме.
