– Хороший был писатель, правда?
– Ну! Этот писал, – говорю, – день и ночь…
– Вы о Бальзаке, наверное, вот кто действительно…
– Вот именно! – говорю.
– Нет, вы согласитесь…
– Я согласен! – говорю. – Согласен! – И чего она ко мне с писателями пристала – не понимаю. Про кино бы спросила. Про лес. Про природу. Про птиц. Мало ли что спросить можно, боже мой!
А она говорит:
– Читали Сименона?
– Читал, – говорю. И волнуюсь, на сплошных нервах держусь. Опять ведь спросит, что он написал!
Она говорит:
– Лэнгстона Хьюза читали?
Тут я не выдержал. Мне показалось, она подробно хочет спросить про Хьюза. Как заору:
– Сдалось вам, что я читал, а что не читал! Какое ваше дело! Что вы пристали?
Она зашаталась вроде. Так мне показалось. Она, может, тоже серьезное намерение имела. Ведь все хорошо так было! Так все шло!
Нет, она не упала. Она только перестала улыбаться и говорит:
– Я к вам пристала?
– Да, вы! – говорю. – Пристали с этими писателями как банный лист. Как… не знаю что!
– Ах вот как! – говорит.
– Да, да! – говорю. – Да, да, да!
А так хорошо было. Так все шло…
Она повернулась и пошла от меня, стуча каблуками. Потом повернулась и закричала:
– Ничего вы не читали!
Это была правда. И я не очень обиделся. А она еще раз обернулась и крикнула:
– Баба!
Это было самое настоящее оскорбление. А ведь все хорошо было. Так все шло…
И какого черта она пристала ко мне с писателями! Какое ей дело до всего этого? Что она мне, преподаватель? Что ей до всего, не пойму! Ну, не читал. Нельзя за меня замуж выходить, что ли? Из-за этого? Чушь какая-то! Разборчивые слишком невесты пошли, вот что я вам скажу… А лучше бы читать все-таки. Сидеть с ней рядом да читать… читать… А так хорошо все было. Так все шло…
С утра до вечера
Этот современный паренек в расклешенных штанах со всеми своими водопроводческими инструментами не очень-то спешил за краны приниматься.
– Из кранов, значит, каплет? – спросил он в третий раз.
– Да, как всегда, – сказал я в третий раз.
– В квартире, кроме вас, больше никого нет?
– А какое это имеет значение?
– Есть шансы… – сказал он, озираясь по сторонам.
– А что такое?
– Да вы не волнуйтесь… Очень мне нелегко начинать… неудобно человека беспокоить…
– Я сам вас вызвал.
Он топтался на месте. Молчал. Вдруг сказал:
– Вот я здесь встану… Так? А вы там сядьте. Так…
Я сел.
– Дальше что?
– Значит, так… – продолжал он, – с чего бы начать?.. Магомаев, Хиль, Пьеха, Кристалинская, Кобзон… наверно, слышали? Пластинки у вас есть? Ненашева, Вардашева, Пахоменко…
С самого начала он на меня тягостное впечатление произвел.
– Мечтаю поступить на вокальное отделение, – пояснил он наконец, – с детства пою с утра до вечера. Родственники, товарищи сначала меня слушали, а потом взмолились: сколько можно! Меня в общем-то некому слушать, понимаете? Работаю сантехником. Вот и приходится петь с утра до вечера в чужих домах…
– Петь с утра до вечера прекрасно, – сказал я.
– В чужих домах? – спросил он недоверчиво.
– Все равно где, – сказал я, – какая разница?
– Серьезно? Вот вы правильно рассуждаете, сразу меня поняли.
– Лучше спойте, – сказал я.
– А что спеть? Можно начинать?
– Спойте, что у вас лучше получается.
– У меня все одинаково получается.
– Ну, спойте все.
– Во человек мне попался! – сказал он восхищенно. – А соседи ничего?
– Соседи на работе.
– Так. Ладно. Сейчас я начну. – Он прокашлялся. Снова спросил: – А напротив?
– Ну, те далеко.
– Всего через площадку, – сказал он, – не так далеко…
– Да ну их, – сказал я.
– Подряд петь? – спросил он.
– Ну, подряд.
– Без передышки? Я не устаю, – предупредил он. – Ладно. Так…
Он спел несколько песен, и мне понравилось.
– И много у тебя родственников? – полюбопытствовал я.
– Народу полно, – скатал он, – да им радио вполне хватает. Я ведь их ни в чем не обвиняю…
– И товарищей полно?
– Полно.
Даже жалко его стало: не дают человеку петь с утра до вечера.
– Еще спеть? – спросил он.
– Давай, давай, не обращай на меня внимания.
– Как не обращать?
– Как будто меня нет.
– Кому же я тогда пою? – обиделся он. Без слушателей он не мог.
Я его подбодрил:
– На твоем месте я бы непременно пел с утра до вечера.
– До вечера еще далеко, – успокоил он.
– Про мои краны не забудь, – напомнил я.
– Как можно! Спеть еще?
Он в самом деле ни черта не уставал. Рассчитывать на то, что он устанет, никому, наверное, не приходилось. Прослушав подряд песен сорок, я лучше теперь понимал его родственников и знакомых.
В дверь постучали. Он с досадой сказал:
– Ну вот, я же знал…
Я пошел открывать.
– Умерьте телевизор, – сказала соседка.
– Умерю, – сказал я.
– Водопроводчик к вам не приходил? – спросила соседка.
– Он у меня, – сказал я.
– Непременно его потом ко мне пошлите.
– У нее не споешь, – понял он, – да я к ней сегодня не пойду.
– Между прочим, я тоже песен больше слушать не могу, – сказал я откровенно.
– Я-то знаю, – сказал он, – слушать меня никому неохота с утра до вечера. Вот окончу я музыкальное училище, и будут меня слушать все как миленькие за купленные билеты.
– И я приду слушать, – сказал я, чтобы от него отвязаться.
– А сейчас больше не хотите? – спросил он.
– Соседка не позволит, – сказал я.
– Ах да, я и забыл… А как вы думаете, поступлю я в музыкальное училище?
– Отчего же, поступишь, возьмешь и поступишь.
– Возьму и поступлю, – повторил он твердо.
