– Гнус он! – сказал я. – Гад!
Они как по команде посмотрели на меня.
– Ведь он ваш дядя!
– Никакой он мне не дядя!
– А кто же он?
– Жулик!
Они переглянулись.
– Он всегда был нечистоплотен, ваш дядя…
– Никакой он мне не дядя. Нагородил я тогда с бухты-барахты, а зачем – и сам не пойму. Взял да и нагородил. А сейчас вот перед вами стыдно. Гад он.
Больше он никто.
– Чем же он вас обидел?
– Не дядя он мне, не родственник, понимаете, а просто я у него работал, частная лавочка, неохота объяснять…
– Вы уж объясните, раз начали, – сказала Катя.
– Никто у него не заседает, никого он не принимает, про министров вам наврал, про все…
– Паша, ты смотри, а мы с тобой как были дураками, так и останемся. Дурачит нас любой, а мы туда же, рты раскрыли, мальчишка нас обвел вокруг пальца…
– Зачем же вы нас дезинформировали? – спросил Картошин строго.
– А я и сам не знаю, захотелось поболтать.
Вышли к реке Гянджинке. Постояли. Широкое русло почти высохло. Спустились вниз, пошли по руслу.
Под ногами чиркали камни. Проносились ласточки.
– Когда-нибудь речка разливается по всему руслу или всегда так мало течет? – спросил я.
– Особенно она не разливается, – сказал Картошин, – хотя воды бывает больше.
– Ну а насколько больше?
– Немного больше, немного меньше, но в принципе на все русло ее никогда не хватает.
– А почему?
– Ах, откуда мы знаем! – сказала Катя.
– А я думал, вы знаете.
– Послушайте, почему мы должны знать, как вы думаете? – сказала Катя немного раздраженно.
– Потому что вы здесь живете.
– Живем, а дальше что?
– Вы же видите речку.
– Вы опять, наверное, дурака валяете, или как вас понять?
– Нисколько, просто мне интересно знать: разливается речка по всему руслу когда-нибудь или нет.
– А зачем вам это?
– Интересно.
– Вы меня извините, но, может быть, это бокс на вас так дурашливо действует? Вы задаете никчемные вопросы, но в то же время дураком вас не назовешь.
– Что же странного в моем вопросе? Если я хочу знать про речку, значит, в этом что-то странное? Предположим, вы не знаете, разливается она или нет, то так и скажите, что не знаете. Широченное русло, а речушка малюсенькая…
– Ах, отстаньте! – Катя поправила волосы, и взгляд ее устремился вдаль. – Вы лучше расскажите о вашем лжедяде, чем приставать к нам с речкой.
На какой-то момент они вдруг опять показались мне теми же, заслуживающими подначки, но у них были открытые лица и любопытство открытое, хотелось им ясности – только и всего.
– Я вам уже сказал, что он гнус. Не отдал мне долг. Сбежал, как трусливая собака, и никакой он мне не дядя.
– Он был вам должен?
– Представьте, был мне должен. – Мне не хотелось объяснять.
– Он у вас занял?
– Занял.
– А откуда у вас деньги, простите?
Я развернул газету со статьей о боксе.
– А откуда у меня удар, вы не спросили?
– Боксом вы заработать не могли. В ваши годы вы нигде не могли заработать много денег.
– Нигде не могли, – сказал молчавший до сих пор Картошин.
– У него я их и заработал, – сказал я нехотя. – Если бы я его встретил, я двинул бы ему в солнечное сплетение, чтоб он знал, как обманывать и не платить за работу, но он сбежал…
– Что за работа? – спросил Картошин.
– Делали одну продукцию, – сказал я. – Я вам объяснял: частная лавочка.
– Не нужно работать в частных лавочках, – сказал Картошин, – и поделом вам. Молодой здоровый человек, в добровольном спортивном обществе, и пробавляется частной лавочкой, куда годится! Вы подумали?
– Я хотел заработать деньги, что плохого?
– Ну, вы их заработали?
– Заработал.
– Где они?
– Как где?
– Ну, где ваши заработанные в лавочке деньги? Где?
– Я же вам объясняю: он сбежал.
– Значит, вы их не получили?
– Ясно, не получил.
– Значит, ничего не заработали?
– Выходит, нет.
– А знаете почему? Закономерно! Изготовляя продукцию в частной лавочке в нашем обществе, вы неминуемо заработали на орехи! – Он засмеялся.
– Не надоело вам читать мне нравоучения? – сказал я. – Вам-то что?
– Вот то-то и оно, – сказал он. – Хотят полегче, противно, Катюша.
– Отстань, Паша, – сказала Катя.
– Куда же он сбежал? – спросил Картошин.
– Сбежал из дому. Смылся.
– А жена? – спросила Катя.
– У родственничков его торчит, как он выражается.
– Похоже на него, – сказал Картошин. – Он всегда вовремя смывался. Всячески жульничал, изворачивался как мог. Пускался на различные аферы, насколько я его знаю. Помнишь, Катя, он продал стулья нашего факультета?
– Да, это был трюк!
– Продал стулья факультета? – удивился я.
– В один прекрасный вечерок, после занятий, подъезжает машина, все стулья спокойненько перетаскивают в грузовик и увозят в неизвестном направлении. Являются студенты на другой день – ни одного стула, никому и в голову не пришло, что его работа. По подложной бумаге выдали стулья, без всякой задержки. Удивлению не было конца.
– А потом, потом?
– Теперь вы нас будете допытывать?
– А как потом узнали?
– Длинная история. Сам толком не в курсе. За эту махинацию его исключили. Непонятным образом увернулся от суда, – кажется, родственники жены имели связи, в этом роде. Легко отделался. Как я понимаю, и сейчас не собирается расставаться с махинацией, из вашего разговора.
– Меня он надул очень ловко, – сказал я.
– Вы думаете, он только вас надул? После отъезда присылает письмо, расписывает свое тяжелое положение, просит одолжить денег. У самих скоро прибавление семейства, забот по горло, но посылаем из скромных сбережений, и ни слуху ни духу…
– Да разве ему можно посылать!
– Не без вашей помощи, так расписали, огорошили людей, мы за него порадовались…
– Васю надул, – сказал я, – супермена…
– Ах, тех… Ну, при случае они его надуют, о них вы не беспокойтесь.
