– За такого человека, как Володя, – говорит Ливерпуль, – я с удовольствием выпил бы. За него я готов всегда выпить.
– Опять все про то! – возмущается мама.
– Нет, за успех, – говорит Ливерпуль. – Я за успех… Я не просто так…
– Да прекратите вы, – говорит мама.
– Сейчас начнется!
– Нету там ничего, – говорит мой брат Боба.
– Там твой папа, – говорит мама.
– Где же папа, раз его нет?
– Суета сует, – говорит Ливерпуль.
– Вы опять пьяный? – говорю я.
– Тебя не касается, – говорит он.
– Так-то так, – говорю, – но все же…
– Понимаешь, со мной бывает. Не то чтобы каждый день. Но довольно часто. Я не скажу, что это здорово. Наверное, даже плохо…
– Отвратительно! – говорит мама.
– …но тут, брат, ничего не поделаешь. Такое, брат, дело. Привык я – и все тут! Ну, ты не поймешь…
– Понимать-то нечего! – говорит мама.
– …в общем-то, скверная штука. А главное, бесполезная. Толку от этого нету. Ну совершенно нет толку. Нисколечко… Трудно сказать, зачем я это делаю. Но я делаю. И никому не советую…
– Да прекратите вы! – говорит мама.
– …ты, брат, не думай, что я несчастливый. Я видел свет, много разных людей, а теперь я здесь с вами… Твой отец плавал на шхуне «Мария»… Шхуна была, я вам скажу! Таких шхун поискать на свете! Твой отец плавал юнгой. До великих событий. Потом эти события – он на коня. Командир эскадрона! Как в сказке!..
– Замолчите вы! – кричит мама.
– Таких людей, – говорит Ливерпуль, – как твой отец, очень мало на свете.
– Что такое, – вдруг говорит Али, – шкала на Париже?
– О! Париж! – говорит Ливерпуль. – Я там не был…
– Почему шкала на Париже? – говорит дядя Али.
– О каком Париже вы говорите? – говорит мама.
– О самом французском, – говорит он.
– Ой! – кричит мама. – Шкала на Париже! Приемник совсем на другой волне!
Мой брат Боба куда-то исчез. Конечно же это его рук дело! Каждый крутит приемник, ищут волну. Наконец-то! Мы слышим гром оркестра.
– Какая досада! – волнуется мама. – Володю уже объявили!
– Ура! – кричу я. – Ура!
– Уррра!! – кричат братья Измайловы.
– Какая досада, – говорит мама. – Как можно! Ведь самое главное! – Маме обидно. Она ищет Бобу.
Боба лежит под кроватью. Он чувствует неладное.
– А ну выходи! – кричит мама. – Сейчас же!
Он не думает вылезать.
– Я жду! – кричит мама. – Давай вылезай!
– Оставьте его, – говорит Ливерпуль.
– Я ему покажу! – кричит мама. – Ведь он ненормальный!
– Я спрошу его, – говорит Ливерпуль. Он подходит к кровати и спрашивает: – Ты вареные калоши не ел?
– Не ел… – отвечает Боба.
– Тарелки в суп не крошил?
– Не крошил…
– Затылком ничего не видел?
– Ничего не видел…
– Какой же он ненормальный?! Вы слышите? Дай ему бог здоровья!
– Ливерпуль, Ливерпуль, – говорит мама, – вы мне ребенка калечите.
Братья Измайловы поют песню. Под мощный гром оркестра.
6. Воскресенье
В стену к нам постучали Измайловы. Мы всегда стучим к ним, а они стучат к нам. Это наша связь.
Я бегу к ним узнать, в чем дело.
Рамис, Рафис, Расим, Раис – в белых рубашках, в панамках и в синих сандалиях. Дядя Али говорит:
– Как Володя? Не хочет ли он прогуляться с детьми? Такой вечер! Вот мы готовы.
Мой папа спал. Но он встал сейчас же.
– Да, да, да! – сказал он. – Немедленно! Идем прогуляться!
Неожиданно!
Я ищу свой костюмчик. Мой брат Боба плачет. Он сам не может одеться.
– В чем дело? – говорит мама.
– Скорей, – говорит папа, – вечер чудесный, Али ждет нас, дети ждут, я пойду умоюсь…
Мой папа идет умываться.
– Я не пойму, – говорит мама, – он же спал…
Папа мой одевается. Я одеваю Бобу.
– Сумасшедшие! – говорит мама.
Вот и тетя Фатьма. Она нас торопит. У них разговоры с мамой. Им гулять некогда. Им нужно поговорить. Все кругом им мешают, не дают разговаривать.
Мы идем на бульвар всей компанией. У нас замечательная компания! Разве лучше бывают компании? Четыре моих лучших друга – в белых рубашках и синих сандалиях. А я в красных сандалиях, а Боба в коричневых. Боба несет заводной паровоз, а Рафис винтовку. У него замечательная винтовка. Ее сделал дядя Али. Он все может сделать – стул, стол, табуретку… У нас в прошлом году была елка огромная. Мы стали ставить ее – ну никак! – все время падает. «Крест надо, – говорит папа, – где я возьму его?» Мы опять ставим елку в бочонок, а елка падает. Входит дядя Али, говорит: «У вас доски есть?» Мы говорим: «Какие доски?» – «Деревянные», – говорит он. Я принес две дощечки. А он говорит: «Толще есть?» Я говорю: «Толще есть». Он говорит: «Тащи их». Он берет доски: раз-два – и крест готов. Мы удивились! Соседи у нас просто редкие. Мы к ним ходим. Они ходят к нам. Папа музыке учит Раиса, Рамиса, а Расим, Рафис еще маленькие. А то их папа тоже учил бы.
Мы идем на бульвар всей компанией.
А на бульваре народу! Море как зеркало. Играет музыка. Папа держит меня крепко за руку, а я иду по барьеру. А за барьером море. Там катают на катере.
– Кто со мной? – говорит папа. Он идет первый на пристань.
Мы садимся в катер. Мотор тарахтит, и мы едем. А я сижу с гармонистом. Он вовсю играет. И поет просто здорово:
Любимый город может спать спокойно…
Я тоже пою, поют братья Измайловы. Все поют.
С моря город наш весь в огнях. Будто фейерверк. Очень красиво!
Только жаль, мало катались.
– Еще хотим! – кричат братья Измайловы.
Катер подходит к пристани.
Брат мой Боба схватился за поручни. Еле-еле его оторвали.
Он идет и ревет на весь бульвар.
– Прекрати, – кричит папа. – Мне не нравится!
Мы заходим в тир.
Папа с дядей Али стреляют. А нам не дают. Мы стоим смотрим, даже не просим. Мы знаем, нельзя мешать, люди целятся.
– Все в десятку, – говорит папа.
Они снова целятся, а мы смотрим.
– А где Боба? – говорит папа.
