Потом он обнял маму.
– Прошу всех на крышу! – сказал Ливерпуль.
Все пошли на крышу.
Была победа. Салют. Радость. Цветы. Солнце. Синее море…
– Ура! – орал Боба. – Ура!
Возвращались домой солдаты.
Но мой папа, мой добрый папа, он никогда не вернется…
ПОЛОСЫ НА ОКНАХ
1. Затемнение
Мы с мамой завесили окна. Потом зажгли свет. Сейчас нужно завешивать окна.
Сейчас война.
Наш город в затемнении.
Не видно сверху нашего города.
Вдруг в дверь заколотили, да с такой силой, будто несколько человек сразу колотят в нашу дверь, так оно и было. Вошел управдом и соседи.
Мой маленький брат Боба захотел их напугать, внезапно выскочил перед ними и зарычал, но они на него внимания не обратили.
– Что-нибудь произошло? – спросила мама. – Что-нибудь случилось?
– Тушите свет! – закричал управдом. – Скорее тушите свет!
Мама руки в боки и говорит:
– С какой стати? И не подумаю!
– Скорее тушите, вам говорят! – Он щелкнул выключателем, и все оказались в темноте.
– В чем дело? – возмутилась мама.
– Поглядите, что у вас творится!
– Ума не приложу, – сказала мама, – что у нас может твориться?
– У вас щели, – сказала Ханум Измайлова, – вот такие щели! Настоящая сигнализация вражеским самолетам.
Отец мой на фронте, а у нас сигнализация?! Это уж слишком. Семья фронтовика сигнализирует вражеским самолетам, получается?
– На окнах у нас матрасы, – говорит мама, – они свет не пропускают.
– Узкие у тебя матрасы, соседка, – сказала Ханум, – понимаешь – узкие.
– У меня узкие матрасы? – возмутилась мама. – Это у вас узкие матрасы!
– Посмотри с улицы на свои окна, соседка. Сходи на улицу и посмотри. Такие щели! Вот такие щели!
В темноте не было видно, какие она показывала щели.
– Обсудим все спокойно, – сказал старик Ливерпуль. – Раз нету света, не надо торопиться. Все устроим. Никому ведь ничего не угрожает в данную минуту. Обо всем поговорим по порядку. Дела дневные позади, и спешить нам сегодня некуда. Не такой уж это сложный вопрос, чтобы спешку устраивать, в самом деле…
– Развел антимонию, – сказала Мирзоян, – всегда навеселе и заводит антимонию.
– Да погодите вы, – сказал управдом. – Сейчас не время разногласиям. Нужно быть начеку. За светом следить внимательно. Ни щелочки света, понятно? Так что ликвидируйте просветы.
– Ликвидируем, – сказал я. Мне это слово понравилось.
– Хорошо, – сказала мама, – я повешу по бокам одеяла.
– Вешайте что хотите, – сказал управдом, – это ваше дело.
– Ай, соседка, – сказала Мирзоян, – на чем же вы спать будете?
– На чем все спят, – сказала мама.
– Все постели повесите – и тогда как?
– А что же мне еще вешать?
– Что-нибудь другое.
– Откуда же я возьму другое? Выкручиваемся как можем.
– Мы тоже выкручиваемся, – сочувствовали соседи.
– Кручусь и верчусь, – сказала мама.
– Все крутятся и вертятся, – поддерживали соседи.
– На чем же вы спите? – не отставала Мирзоян.
– С окон снимаем и спать ложимся.
– А потом?
– Потом снова приколачиваем.
– Так каждый день и приколачиваете?
– В матрасе уже полно дырок. Остается только повесить на гвозди. Мы люди не богатые и не гордые.
– А вы сказали: приколачиваете, – вмешался Ливерпуль.
– То вешаем, то приколачиваем, – говорит мама.
– Бедные матрасы, – посочувствовал Ливерпуль, – навряд ли они войну продержатся.
– Вся жизнь у людей изменилась, даже вещи не на своих местах оказались, – сказала Мирзоян.
– И беседуем во мгле, – сказал Ливерпуль.
Дверь была не заперта, и кто-то вошел к нам на веранду.
– Эй, кто здесь есть? – закричали с веранды.
– Что там опять такое? – спросила мама.
– Ваш пятилетний сын по улицам разгуливает, – ответили с веранды.
– Ах, вечно он сбегает, – спохватилась мама, – вечно он в движении!
«…Кручусь я и верчусь. И ничего не видно!» – распевал Боба на веранде.
Мама уже была там.
– Я вообще не люблю ничего плохого, – объяснял Боба, – когда темно, когда нет света и когда ничего не видно.
– Можно подумать, что он один всего этого не любит, – отвечала мама из темноты коридора.
– Я ходил искать свет, – оправдывался Боба.
– И нашел? – насторожился управдом.
– Нигде нету света, – сказал Боба.
– Вот видите, кругом порядок! – сказал управдом.
– Тогда дайте мне красную повязку, – сказал Боба.
Старик Ливерпуль сорвал свою повязку дежурного и повязал Бобе на рукав.
Даже в темноте было заметно, как Боба загордился. Завтра я у него эту повязку отберу, подумал я.
Расходились соседи. Свалили стул с грохотом. Кто-то ушибся.
Мы сняли наши матрасы.
Окна были раскрыты, и небо черное.
На улице ни огонька.
Мне не спалось.
Было душно. Бродил в небе слабый прожектор.
У всех свое затемнение, думал я, у каждого посвоему.
У старушек Добрушкиных ковры висят.
У Груниных шторы.
У Мирзоян фанера.
У дяди Миши картон.
У Фалалеевых рекламные противопожарные щиты.
У старика Ливерпуля доски, остаются щели, и его несколько раз предупреждали.
У дяди Гоши окна завешены шалями, и меня всегда интересует, откуда он набрал столько шалей.
У Алиевых одно окно, они к нему прислоняют шкаф. Не лень людям шкаф двигать каждый вечер. Зато никогда в жизни осколки им в комнату не влетят, как они уверяют.
У Измайловых блестящая плотная бумага, все спрашивают, откуда они ее достали, а папа Измай-лов улыбается и говорит: «В универмаге до войны». Все удивляются, как он мог знать, что начнется война и ему понадобится эта бумага. Он отвечает, что купил ее для совсем другой надобности, но не успел использовать. Тогда спрашивают, для какой надобности он ее купил и почему не успел использовать. Оказывается, он собирался оклеить стены своей веранды, но все откладывал. А теперь ждет окончания войны, чтобы снять ее с окон и оклеить веранду.
