– Залезь в шкаф и оттуда дергай, – сказал Вовка.
– Ничего себе команда собралась, – сказал я, – три мушкетера, один в шкаф, а другой куда? Вместе будем дергать. Тоже мне артиллеристы, противно смотреть на такую команду!
– Во-первых, я никуда не собираюсь… – обиделся Вовка.
– Вот и хорошо, что не собираешься! Огонь по Берлину!
Мы дернули. Выстрел не вышел.
Я заорал:
– Одна у нас дорога – на Берлин! Идут в атаку танки! Подпустить их! Пусть еще подойдут! Идут танки! Вы поняли? Танки идут!!!
– Да поняли мы, – сказал Толик, – ну танки, ну и что?
– …колонны машин приближаются! Так… так… придвигаются… давайте, давайте… ближе, гады… еще… так, еще…
– Скоро они наконец придвинутся? – спросил Вовка. – Лично я целюсь в самолет, который пикирует на отца.
– Пока не стрелять! – орал я.
– Мы пришли сюда стрелять! – торопился Вовка. Возможно, самолет уже пикировал на его отца, но танки еще не совсем подошли.
– Спокойненько…
– Чего спокойненько? – не выдержал Вовка. – Давай дергать!
– Спокойненько, фашисты придвигаются, ползут! – Каски я принимал за танки, входя в раж все больше и больше. – Подпускайте их ближе!
– Давно уже подпустили, – сказал Толик.
– Не бойтесь! Пусть идут! Пусть, пусть они идут! – Я прыгал и орал.
– Пусть они идут, а мы в таком случае пойдем домой, – сказал Толик.
– Стоять на месте! – надрывался я. – Ни в коем случае не отступать!
– Никто и не думает отступать, – сказал Вовка, – хватит тебе кривляться.
– Огонь! – крикнул я, и мы задергали за свою веревочку, но выстрела опять не получилось.
Мы дергали и дергали.
– Танки горят! – вопил я. – Колонна остановилась!
– Чего это они у тебя горят, если выстрела не было? – сказал Толик.
– Горит колонна! – Нисколько я его не слушал, колонна сейчас горела, фашистская колонна пылала, вот что было важно! Должна же она, в конце концов, гореть.
Толик щупал каски, повторяя, что это не танки. Вовка уверял, что сбил самолет, каждый нес свое и размахивал руками; шуму больше, чем на войне.
– За сбитый стервятник, – сказал я, – за спасение своего отца… – и повесил на грудь Вовке геройскую звездочку.
Он походил по комнате со звездой Героя, такой молодой и прославленный, звездочка покачивалась и поблескивала, а он вышагивал довольный, гордый, будто и в самом деле Герой.
– Теперь мне, – сказал я.
Награждались по очереди, ведь звездочка была одна. И Вовка снял нехотя свою награду за подбитый самолет и повесил мне за разгром танковой колонны.
– А мне? – спросил Толик.
– А тебе за что? – сказал Вовка.
– Дергал с вами вместе – значит, и мне полагается.
– Куда же ты стрелял?
– По каскам.
– Он стрелял по каскам! – засмеялся Вовка. – И за это ему полагается звездочка? Да кто же получает такую награду за стрельбу по каскам, ты в своем уме?
– А вы куда стреляли? – разволновался Толик. – Не по каскам?
– В самолет я стрелял, в мессершмитт! Сбил его. А он танки подбил. Петя подбил танковую колонну, пока ты каски колошматил.
– Несправедливо поступаете! – взвыл Толик. – Вместе мы дергали, не выдумывайте чего не было!
– Ну, сколько ты фрицев уничтожил? – подсказывал я. – Ты бил по пехоте? Ведь верно, ты бил по пехоте?
– По каскам, а не по пехоте, – таращил глаза Толик.
– Ну и ничего тебе не полагается, – сказал Вовка. – Неужели ты не можешь сказать, что бил по пехоте? Как же мы тебя награждать можем, если ты такое заявляешь? Да за это тебя надо с войны выгнать, раз ты по каскам шпаришь, а не по фрицам.
Но Толик таращил глаза и не понимал. Не мог он понять, бедный Толик, что не имеем мы морального права награждать его таким званием за стрельбу по каскам.
– Сговорились и выдумали каких-то фрицев, – обиделся он.
– И ты выдумай, – обрадовался я, решив, что теперь-то он понял, в чем дело.
– Выдумывайте сами, – сказал он обиженно.
– Пальнем-ка еще, – предложил я.
– Я не хочу, – сказал Толик.
– Вот за это мы тебя не любим, – сказал Вовка, – вечно увиливаешь, какой ты Герой.
– А если буду – наградите?
– Торгуется, как на базаре, – сказал Вовка, – да ну его. Герои не ради наград совершают свои подвиги, пора бы знать.
– Я вам патрон дал, а вы…
– Где это слыхано, чтобы за патрон званием Героя награждали?
Он вдруг надулся, стал красный.
– И не надо! Все у вас ненастоящее, и звездочка у вас ненастоящая, а у меня патрон настоящий!
– Ты звездочку не тронь, – сказал я. – Не наша это звездочка. Ничья. Не Вовкина и не моя.
– Чья же это звездочка? – таращил глаза Толик.
– Не твоего ума дело, – сказал я и спрятал звездочку в коробку.
– Вот народ, ну и народ! – замахал Толик руками. – С таким народом лучше не связываться.
– Мы народ отчаянный, – сказал я, – с нами лучше не связываться.
– Ну и оставайтесь, – обиделся Толик, собираясь уходить.
– А патрон-то остался! – крикнул я, и Толик тоже остался.
Я вынул патрон из карабина, но Вовка у меня его выхватил.
– Тяжеленький… – сказал он, подбрасывая патрон на ладони.
– А вдруг он холостой, – сказал я, – мало ли что тяжеленький. Может, он учебный или еще какой.
Попробовали вытащить пулю, но нам не удавалось.
– Минуточку, – сказал я, – давайте-ка его сюда. Мы его сейчас проверим.
– Ты куда? – крикнул Вовка. Но я уже был в кухне. Положил патрон на железную подставку. Зажег газ. Ничего с ним не случалось. Лежал себе и грелся, и я перевернул его, чтоб он погрелся с другой стороны, а острие пули направил на чайник. Пусть в чайник, не в меня.
Сел на стул возле плиты.
– Чего ты там делаешь? – закричал Вовка.
Я смотрел на патрон. Ничего я не делаю, сами-то они чего там делают? Подсунул нам Толик холостой патрон, без всякого сомнения. Не может боевой патрон так спокойно на подставке жариться.
Звал меня Вовка. Они там чему-то смеялись, а я смотрел на патрон.
Как вдруг дверь стала медленно открываться, от ветра, что ли, и я бросился ее закрыть.
Вошел Павел. В это время раздался грохот, а потом звон в ушах, и будто зазвенели вдалеке колокольчики. Настоящий взрыв!
