Иду, а в голове у меня БЫДЫС вертится.
Собачка за мной увязалась.
– Быдысс… – зову ее, – быдысс…
Тут война, а тут быдыс… И там пять букв, и тут пять букв. Как бы, думаю, слово «война» переделать, чтобы вроде быдыса получилось. Старался, старался, бросил эту затею, война войной остается…
……………………………………
– Купил пирожок? – спросил Боба.
Я развернул бумагу, в которой были завернуты пирожки: один с мясом, один с картошкой, один с повидлом…
– Наши ноты! – воскликнула мама. – Тебе завернули в них пирожки!
– Надо всегда заворачивать пирожки в чистую бумагу, – сказал Боба.
Я постоял минутку, посмотрел, как он хорошо ест, схватил новую пачку газет и побежал менять их на папины ноты.
12. Дерево
Летят палки и камни в листву, ломают ветки. Сыплется тутовый красный дождь с камнями и палками. Бросаемся под дерево, сшибаемся лбами, ползаем по тротуару, суем в рот пыльные расплющенные ягоды. Шарахаются прохожие, обходят стороной. Одна палка зацепилась за ветку и покачивается – целое бревно. Никто на нее внимания не обращает, лишь бы к ягодам успеть. В самом центре города, напротив университета, растет это дерево.
– Голову свою не жалеют, так дерево бы пожалели, – закричали из окна университета, – прекратите кидать!
Все разбежались.
Я стоял, прислонившись к стене, тер ушибленное место. Палка с дерева все-таки саданула мне по плечу.
– Я думаю, самое подходящее время, – сказал Толик, – залезть на дерево и потрясти.
Ни разу еще не видел, что кто-нибудь из мальчишек осмеливался залезть на это дерево. У всех ведь на виду.
– Пока нет ребят, – сказал он, – время самое подходящее.
– Лезь, пожалуйста, – сказал я, – кто же тебе запрещает.
– Кто отгадает, в какой руке, тот и полезет.
– Что в какой руке? – Я не сразу сообразил.
– Да ну тебя, время не теряй.
– Ах, ну давай, давай! – Я взял поспешно с земли камешек. – В какой руке у меня камешек?
Он хлопнул по руке и отгадал.
– Значит, мне лезть?
– Тебе.
– Давай снова.
– Нечестно.
Дернуло меня его слушать! Я и не думал лезть.
– А ты с ягодами не сбежишь? Пока я слезу с дерева, сто раз сбежать можно.
– Да ты что?! – Он раскрыл на меня глаза, будто такое на свете быть не может, что он сбежит. – Нечестно ведь. – Он опять раскрыл свои глаза.
– Да брось ты, все нечестно да нечестно, видали мы таких на базаре!
– Видали где?
– На базаре, где еще. Разных там шапочников…
– Каких таких шапочников?! – Видно, не знал он никаких шапочников, в жизни их не видел.
– Каких, каких… – говорю. – Разные там кепки делают из брюк и пиджаков.
Он от меня даже попятился.
– Не мог ты меня видеть на базаре, чего мне на базаре делать?
– Ишь ты, не мог… я вот мог. Никак не пойму, притворяешься ты или нет.
– Чего же мне притворяться, когда я отгадал, – искренне удивился он, – а ты не отгадал, выходит, ты и притворяешься. Послушай, как же из брюк шапки делают, неужели правда?
– Делают, делают, – сказал я, – кепки, а не шапки.
– Никогда бы не подумал, это ведь чудеса!
– Не больно чудеса, – сказал я, – да ну тебя…
– На твоем месте я бы все-таки полез на дерево, – сказал он.
– А если не полезу?
– Нечестно.
Глупо лезть, очевидно. Народ мимо проходит, неужели бы он полез? Обижается все время, удивляется… Натрясу я ему ягод, а он их соберет и уйдет. Настанет тогда моя очередь удивляться и обижаться.
– А во что ты их будешь собирать? – спросил я.
– В кепку.
– Кепка, значит, из брюк, а в кепке ягоды?
Он снял свою кепку и стал ее рассматривать.
– Да нет, – говорит, – не из брюк…
– А после ягод ты ее на голову наденешь?
– Ну и пусть.
– Башка вся будет красная.
– Чего?
– Да ничего.
Надел он свою кепку и говорит:
– Побыстрей залезай, а то ребята возвратятся.
– Да ладно тебе подгонять, знаешь, как у меня плечо болит?
– Разойдется, – сказал он участливо.
– Как же оно разойдется?
– От движения и разойдется.
– Да ну тебя, – сказал я и полез на дерево.
Он стоял, задрав кверху голову, и кричал:
– Выше! Выше! Еще лезь! Теперь тряси!
Я потряс ветку. Сейчас же появились мальчишки, будто они только и ждали, когда я залезу на дерево. Они ему мешали собирать, но он все время кричал: «Тряси! Еще тряси!»
Вдруг он крикнул:
– Беги!
И еще:
– Быстрей прыгай!
Но было поздно. Прыгать с такой вышины не представлялось никакой возможности.
Внизу все разбежались, остался дворник с метлой.
– Не надо прыгать, – сказал дворник, – слезай осторожно.
Но я полез выше.
Внизу собрались люди, показывали на меня пальцем и советовали дворнику, как меня снять. Вспомнилось – быдыс. Вот сижу я сейчас быдыс на дереве, сущий быдыс, а дальше быдыса в милицию заберут…
– Проучите его! – закричали из окна университета.
– Слезай, слезай, – сказал дворник.
Из окна университета закричали:
– Потом такие в университет поступают, возись тут с ними!
Да не собираюсь я к вам поступать, тоже выдумали.
– Слезай, – сказал дворник по складам.
– А что вы мне сделаете? – спросил я.
– Ничего я тебе не сделаю, не сиди на моем дереве, – сказал он, – не могу смотреть, как терзают мое дерево.
– Разве это ваше дерево? – спросил я.
– Собственноручно посадил, – объяснил дворник окружившим его людям, – а теперь жалею. За годы войны один ствол остался, откуда только к лету ягоды берутся, не пойму.
Из университета вышел Пал Палыч, он там тоже преподавал.
Пал Палыч подошел к толпе и увидел меня на дереве.
– Я прошу тебя слезть, – сказал он, – ты должен слушаться хотя бы своего учителя.
– Я должен слушаться вас в классе, а не здесь.
