– Тебя учитель убедительно просит спуститься, – сказал Пал Палыч строго, как на уроке.
Сначала я заколебался, а потом сказал:
– Сейчас не урок.
– Это не имеет существенного значения в данную минуту, – сказал он.
«Возможно, сейчас лучше слезть, чем когда он уйдет, а Пал Палыч меня в обиду не даст, но лучше не слезать», – подумал я.
– Вот опять ты споришь, как на уроке, – сказал Пал Палыч, – а говоришь, что ты не на уроке.
На этот раз я не понял его и не ответил. Уселся поудобней на ветке, ясно, что не на уроке.
– Ну, я уйду, – сказал Пал Палыч, – не буду тебя смущать, а ты по крайней мере не упади. Расскажешь завтра, что с тобой произошло.
Один парнишка предложил свои услуги снять меня, но в это время из репродуктора на здании университета сообщили, что наши войска перешли границу Восточной Пруссии…
Все побежали через улицу к университету, поближе к репродуктору; внизу, под деревом, осталась одна метла.
Люди кричали «ура!», и я вместе со всеми заорал «ура!» и чуть не свалился.
Соскочил на землю.
…За углом Толик протянул мне кепку с ягодами.
– Бери свою долю, – сказал он, – долго тебя ждать пришлось.
– А я думал, что ты убежал.
– Да ты что?! – Он опять вытаращил на меня глаза.
– Громим фашистов на их собственной земле! – сказал я, запихивая ягоды в рот.
Он хлопнул меня по больному плечу и заорал:
– Урррра!!!
13. Алло, барон!
Наступила весна. Шли бои за Берлин.
Войне шел конец, а Гитлеру капут.
Спорили, кому играть Гитлера. Вовка хотел играть барона, и я хотел.
– Барон, между прочим, тоже омерзительная фигура, – сказал я, – стоит ли спорить, оба мы с тобой омерзительные фигуры, если уж на то пошло.
– Но Гитлер ведь самая омерзительная фигура на свете, хуже не бывает; нет, барон все же лучше.
– Чем же лучше, такой же фашист.
– Но это же Гитлер, понимаешь – Гитлер! – не соглашался Вовка.
– Согласен, – говорю, – играть Гитлера. Такого урода изображу, что все от смеха лопнут. Для этого артисты и существуют, чтобы всех изображать. Пожалуйста, бери себе барона на здоровье. Над Гитлером все равно больше смеяться будут. Не надо мной же, раз я артист. Весь успех на меня выпадает.
– Не хочу барона, – раздумал Вовка, – давай Гитлера. Я сам его так изображу, что все от смеха лопнут.
– Забирай, – говорю, – своего Гитлера.
– Почему, – говорит, – моего? – и опять обиделся. Мы ни разу не выступали на школьных вечерах.
Нам понравились куплеты в «Крокодиле», мы их выучили и решили выступить на первомайском празднике. И не просто их читать, а петь. Во-первых, над фашистами поиздеваемся, во-вторых, Пал Палыча удивим, а в-третьих, сами понимаете, для всех стараемся.
Баянист уже сидел на сцене, приготовился играть «Все хорошо, прекрасная маркиза». Под этот мотив написаны куплеты. Вовка был здорово похож на Гитлера, усики себе нарисовал, челку на один глаз свесил, – ребята заорали, зашумели, даже засвистели. Школа у нас не очень образцовая, иногда свистят. «Фюрер! – орут. – Фюрер!» А я Вовке шепчу: «Гляди, как тебя здорово принимают, того и гляди в клочья разорвут». Нас обоих хорошо приняли. На голове у меня каска немецкая, я ее на ушанку напялил, чтобы от движений не соскакивала. На рукаве повязка со свастикой, а в руках «шмайсер». Тоже, в общем, впечатление производил с автоматом.
Начал Вовка. Он топнул ногой и заорал:
Алло, барон, какие сводки?
Как битва на море идет?
На сколько тонн сработали подлодки
И как живет немецкий флот?
Я скорчил противную рожу, на какую был только способен, сделал фашистское приветствие и самым что ни на есть гнусным голосом заныл:
Все хорошо, могущественный фюрер,
Все хорошо, и мы горды,
Спокойно все среди полярной бури,
За исключеньем ерунды…
Мы даже вам не сообщали,
На барже кранец
[1] потеряли,
А в остальном, могущественный фюрер,
все хорошо, все хорошо!
Вовка еще сильней топнул ногой (поднялась пыль столбом) и завопил со страшной силой:
Алло, барон, какой там кранец?
Мне что-то трудно вас понять!
Как мог порядочный германец
На барже кранец потерять?
Я взвыл:
О майн гот, подлодка так пальнула,
Что не успели мы уйти,
А если баржа тотчас утонула,
То где же кранец тут найти?
Вовка-Гитлер зарычал:
Алло, барон, я так взволнован,
Как все арийские сердца,
Скажите все же вы мне снова
Все от начала до конца.
Я ответил:
Шел караван наш в Баренцево море
Тоннажем в триста тысяч тонн,
Он был в безбрежном северном просторе
Советской лодкой окружен.
После этих слов я начал кидаться по сцене в разные стороны и затараторил с необыкновенной быстротой:
Торпеды бешено рвались,
А мы бежали вверх и вниз,
Наш транспорт скрылся под водой
Сперва один, потом другой.
Чтоб смерить моря глубину,
Эсминец наш пошел ко дну,
Нас били тут и били там,
Обломки плыли по волнам,
А в основном, могущественный фюрер,
все хорошо, все хорошо!
Мы подбежали друг к другу, развернулись к зрителям и закончили:
Нас вызывали, и мы повторяли.
Успех был колоссальный.
Пал Палыч, наш строгий Пал Палыч, директор и завуч хохотали и хлопали.
Шум в зале стих, и Вовка сказал:
– Дорогие ребята, дорогие наши учителя, завуч и директор! Мы с Петей Ивановым как следует подумали и после долгих наших раздумий решили сдать в школьный музей немецкие трофеи, которые наши воины забрали у фашистов и которые мы потом нашли на свалке. Перед вами немецкий пистолет-пулемет «шмайсер», и еще есть три карабина австрийского происхождения, шесть немецких касок, слегка потертых, побывавших в употреблении, одна из них сейчас на голове у Пети Иванова. Мы очень рады обогатить наш школьный музей, принести в дар наши скромные подарки, которые мы добыли на свалке с таким трудом… то есть я хочу сказать… без всякого труда, в общем, мы очень рады… и все…
