И снится ей все, что в пустыне далекой —
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет…
…И все северное ушло куда-то в сторону, поезда помчались в обратном направлении – я еду в обратную сторону. Поезд блестит на солнце, как будто серебряный, и солнечные зайчики прыгают по траве и по виноградникам… И Тася, и Алька, и Кафаров встречают меня, и даже Ыгышка встречает меня со своими друзьями…
Когда стихотворение кончалось, я начинал сначала.
Очень нравилось мне это стихотворение!
Мать пошла покупать мне штаны. А я остался. Я не мог даже с ней пойти, чтобы эти штаны примерить. Не могу же я с ней идти в трусах по всему городу. У меня были еще штаны. Мать перерыла весь дом, но штаны как будто в воду канули. Как будто они испарились. Были почти новые парусиновые штаны, куда они задевались? Это просто чудо какое-то: куда могли деться мои штаны?
И снится ей все, что в пустыне далекой…
…Идут верблюды, и звенят колокольчики, подвешенные им на шею. А пески, наверное, как волны… Громадные такие волны… Ветер дует, и песок стелется по этим волнам…
Какой раз уже я читаю это стихотворение!
Цепочка наматывается на палец и разматывается…
Звенят колокольчики, гудят паровозы, мчатся поезда…
Очень нравится мне это стихотворение!
И вдруг я вспомнил, что из парусиновых штанов мама сшила мне курточку, которая на мне…
Окно
Никогда еще я не видел такого красивого света в окне. И никогда я не видел такого красивого абажура. Абажур был сиреневый. А лампочка там, наверное, была красноватая. Никогда я не видел такого красивого цвета – это уж точно!
Мы с Кафаровым раза два прошли мимо этого окна. Мы вовсю задирали головы, но так и не увидели там Таси Лебедевой.
Свет из окна освещал деревья. Небо было черно. И дул ветер.
– Может быть, она не там живет? – спросил я.
– Я-то знаю! – сказал Кафаров.
Почему-то мне стало обидно, что я этого не знаю, а он знает.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– Пойдем-ка на ту сторону, – сказал он.
Мы пошли на ту сторону.
Стоя на той стороне, мы вовсю глядели в окно.
– Сейчас она появится, – говорил Кафаров.
– А может, не появится? – говорил я.
– Не может быть, – говорил Кафаров.
– Откуда ты знаешь? – говорил я.
Потом мы сели.
– Мы ведь ее сегодня в классе видели… – сказал я.
– Ну и что? – сказал он.
– И завтра увидим, – сказал я.
– Ну и что?
Он даже меня слушать не хотел.
– Гляди-ка! Гляди! – крикнул он.
Там в окне что-то мелькнуло.
– Ты уверен, что это она? – спросил я.
– Конечно!
– А вдруг это ее отец?
– Да ну тебя! – сказал он. – Что же, у него в волосах банты, что ли?
– Никаких бантов я не видел, – сказал я.
– А я видел, – сказал он.
– Не было бантов. По-моему, там усы были.
– Это были банты, – сказал он. – Два банта.
– Хорошо, – сказал я. – Были банты.
На окно вышла кошка. Она смотрела на нас. Как будто она специально для этого вышла, чтобы на нас посмотреть.
С соседнего балкона на кошку стала лаять собака. Кошка не обращала никакого внимания на собаку. Она, наверное, понимала, что собака не могла ее достать.
– Все-таки мы ее видели, – сказал он.
– Это мы отца ее видели, – сказал я.
– Гляди-ка! Гляди! – крикнул он.
Кто-то рукой задел абажур, и он стал слегка качаться. По занавеске заходили тени. Словно вся комната ожила. Вся комната качалась…
– Не видел? – спросил я.
– А ты видел? – спросил Кафаров.
– Не то видел, не то не видел, – сказал я.
– По-моему, я видел, – сказал Кафаров.
– Тень? – спросил я.
– Тень, – сказал Кафаров.
– На занавеске?
– На занавеске.
– А может, это не она?
– Я видел банты, – сказал он.
– Не было там никаких бантов.
Сейчас-то я видел ясно. Ему просто мерещились эти банты!
– Два банта, – сказал Кафаров, – два больших банта…
– Может, это бабушка или мать, – сказал я.
– Сам ты бабушка, – сказал он.
Он был уверен, что это была она. Он в этом был совершенно уверен.
И тут мы ее увидели.
Она быстро прошла мимо нас. Перешла на ту сторону. Махнула кошке рукой. И вошла в свое парадное. Два громадных банта качались на ее голове…
Записка
Младший сын Петра Петровича укусил собаку. Он пошел с мамой в магазин. Мама подошла к прилавку. А его отпустила. А около двери сидела собака. Она ждала хозяина. Младший сын Петра Петровича подошел к собаке и укусил ее. Собака страшно завизжала, а малыш испугался и заплакал. Ангелина Петровна закричала: «Уберите собаку! Она укусила моего сына!» В это время какой-то дядька говорит: «Ничего подобного! Собака не трогала вашего сына. Она спокойно сидела. Она никого не трогала. Я видел! Ваш сын подошел и укусил ее!» Все стали говорить, что не может быть, чтобы такой маленький ребенок укусил такую большую собаку. А тот дядька говорит: «Вы мне не верите? Ах, значит, вы мне не верите? Смотрите, как он это сделал! Он подошел к собаке, я же видел, граждане! Он подошел к ней вот так…» И дядька хотел показать, как младший сын Петра Петровича подошел к собаке. В это время испуганная собака подумала, что с ней хотят что-то сделать, и она недолго думая укусила этого дядьку за нос. Дядька страшно заорал, а хозяин собаки говорит: «Зачем вы лезли к собаке? Скажите! Зачем вы к ней лезли? Она вас трогала? Не трогала. Тогда зачем вы к ней лезли?..»
Все это Петр Петрович нам рассказывал, и мы смеялись. Петр Петрович всегда очень смешно рассказывал…
– Если мы возьмем икс, – говорит Мария Николаевна, – если мы возьмем икс!..
Я смотрю на доску. Совсем не вовремя мне эта история вспомнилась…
В это время рядом со мной записка упала.
Когда Мария Николаевна отвернулась, я прочел:
Ты не думай, что я на тебя обижаюсь. Я на тебя совсем не обижаюсь. Я завтра с отцом и матерью уезжаю. И буду учиться в другой школе. Совсем в другом городе. А на тебя я никогда не обижалась. Если бы моего отца в другой город не переводили, я никогда бы, ни за что не уехала…
