– Здесь все не так, как учат в Гарварде, – сказала мне Инна. – Найти общий язык с нашей публикой немыслимо трудно. Я, например, решила устроить распродажу по всем американским правилам: выставить чуть уцененные товары в окружении других, со старой ценой, чтобы купили те и другие. Наши покупатели отводили меня в сторону и спрашивали: «А эти, которые дешевле, они что, протухли?» И не покупали никаких товаров со скидкой…
Перед отъездом из Бостона я зашел к Инне в ее магазин «Березка» и увидел госпожу Агрон в традиционной позе российских политиков: правый кулак устремлен в потолок, лицо обращено к массам. «Я свежую рыбу привезла! – громко заявила она. – Не толпитесь. Всем хватит!» Массы зашевелились, что-то родное послышалось в этом движении. «Я только на минутку отходила», – сказала шустрая тетенька и двинула другую тетеньку плечом, явно тренированным по нашу сторону океана. Жизнь продолжалась, народ в очереди выяснял, кто был раньше кого. Было их всего шесть-семь человек, вставших за живыми карпами, но правила добычи съестного они усвоили еще в прежнем доме – в Могилеве, Москве, Жмеринке и Тбилиси. Переучиваться было поздно.
– Но я переучилась, – сказала мне Инна Агрон. – Мне нельзя было иначе. Я приехала в Бостон в конце семидесятых, имея за плечами факультет журналистики МГУ и опыт работы помощником режиссера в Останкине. Ни то ни другое никому здесь не было нужно, а правом на пособие, как эти вот бодрые старухи из очереди, я не обладала по причине тогдашней молодости. Надо было работать. Никакая «халява» мне не светила, ну и не надо…
Авторитетная газета «Бостон глоб» поместила в конце девяностых очень доброжелательную статью о том, как популярный московский детский писатель Эдуард Успенский и популярная владелица бостонской продуктовой лавки Инна Агрон сочинили учебник, по которому первоклассники могут постичь основы менеджмента. Называется учебник «Бизнес крокодила Гены». Дело в том, что придуманному Успенским крокодилу Гене в зоопарке набросали в бассейн пять тысяч долларов мелочью. Возник вопрос, как эти деньги вложить получше и заработать на этом побольше. «Это само собой получилось, – сказала мне Инна. – Эдик Успенский приехал ко мне в гости, мы еще на телевидении были знакомы, я там песенки писала для передач. Мы с ним придумали и написали эту книгу за пару недель, Эдик ее издал, а я теперь продаю…»
– Это глупость, что работа и профессия бывают престижными или непрестижными, – твердо настаивает владелица «Березки». – Я сюда приехала без денег и без идей. Но с мужем, трехлетней дочкой, родителями и восьмидесятилетней бабушкой, которая, собственно, и придумала это путешествие, считая, что обязана спасти меня от погрома. Она больше года демонстративно упаковывала постели, уверяя, что главное в любой дороге – это подушка. У бабушки был опыт. Ее однажды выгнали латышские патриоты из Латвии, а затем украинские – с Украины. Достаточно побегав и от них, и от немцев, бабушка уверовала в подушку как залог спасения. В общем, в погромы я не верила, но и на телевидении перспектив не было. Собрались и поехали…
Дальше начинается длинная история, с большими долгами, с работой для мужа, который, к счастью, был компьютерщиком, с учебой для Инны, с изучением языка и окончанием коммерческого обучения в престижном Гарвардском университете. Первый бизнес-проект Инны провалился с блеском; как раз начались разговоры о СПИДе, и она сразу же вложила весь капитал в выпуск открыток со впечатанными в каждую презервативами. Решила почему-то, что влюбленные станут посылать их друг другу. Влюбленные на это дело не клюнули, долги только увеличились. Что еще интересно – с Америкой нельзя было найти общий язык, беспрерывно жалуясь. Здесь все заняты делом и оценивают других людей именно по их умению пробиться работой, своими собственными идеями, а не вечным скулежем о том, кто и когда мешал тебе счастливо трудиться или просто работать изо всех сил.
– У меня не могло быть даже капельки надежды на пресловутую «халяву». Я попала в реалистический, с минимумом придурей мир и пробивалась в нем, потому что обязана была пробиться, – говорит Инна. – Я знала, что никто мне не поможет, кроме меня самой. Вот так и получилось, вот так нашелся общий язык – даже раньше, чем я выучила английский. Двадцать лет в Америке. У меня есть магазин. У дочери есть образование. У мужа есть работа. Все в порядке. В сегодняшней России тоже можно пробиться, я уверена. Надо только делом заняться. Найти свое дело и заняться им.
Проблемы нахождения общего языка – вопрос не только филологический, говорил это и повторяю. Я снова подумал об этом, когда по возвращении из Бостона зашел в Москве в знаменитый «Елисеевский» на Тверской, один из самых роскошных продуктовых магазинов на свете, поверьте мне. Была небольшая очередь, цены все-таки в «Елисеевском» не самые доступные, и по причине малого количества народа все разговоры вокруг были хорошо слышны. Какая-то тетка позади меня – возможно, она пришла из пикета у Думы – громко рассуждала, что вот, мол, возьмемся мы за дело, повяжем всех этих «дерьмократов» и Коротича – среди первых. А кой-кого и повесим, в том числе, конечно, Коротича. Я не реагировал, выбрал себе сыр, сходил в кассу, выбил чек, подал чек продавщице и протянул руку за пакетом. Тут принципиальная тетка не утерпела и уже заорала мне в затылок: «Повесим мы тебя, Коротич!» – «Записывайте, – повернулся я к ней. – Записывайте, кого расстрелять, а кого повесить, а то снова напутаете, как в прошлый раз, и будете потом каяться». – «Не будем!» – храбро брякнула тетка.
Вот эта удивительная разница в менталитетах: работать – или ловить врагов, болтать – или дело делать. Это очень ощутимое различие, если вы пытаетесь понять других людей и найти с ними общий язык. В Америке никто не начинает с жалоб: это у нас можно жить очень долго, исключительно жалуясь и выискивая виновников собственных неустройств.
В Нью-Йорке прошли концерты Раймонда Паулса, замечательного латышского композитора и музыканта. Латышские эмигранты освистали Раймонда, требовали подвергнуть его остракизму, бойкоту, чему угодно – только за несколько русских песен, включенных в программу концерта. «Мы повесим тебя, Паулс!» – орал идиот из зала.
Это популярная забава для людей с определенным типом сознания. Вместо того чтобы заняться делом, и во многих бывших советских республиках едва ли не на государственном уровне сейчас обсуждают, кого бы вздернуть в первую очередь, как бы наловчиться еще хуже понимать собеседников. Украина по этому поводу снимает русские телепрограммы из эфира, то же делают на Кавказе и в Средней Азии. Но при этом на конференции, где самостийные кавказско-среднеазиатские вожди обсуждают проблемы своего независимого развития и спорят о пределах своих неудач, подстроенных славянскими злодеями, дискуссии проходят на русском. Черт знает что.
В конце восьмидесятых годов Звиад Гамсахурдиа в Грузии начал говорить о том, что все грузинские неудачи происходят прежде всего от русских и вообще от инонациональных влияний. Никакого общего языка не существует за пределами грузинского букваря. Грузин или грузинка, сочетающиеся браком с представителем другого народа, – предатели, подлежащие высылке из Грузии и другим наказаниям, утверждал он. Ну ладно, быть по сему. Недавно в самолете «Эр Франс» я случайно оказался рядом с молодым грузином, который вез в большой сумке свой телефильм, надеясь попасть с ним на фестиваль. Парень рассказывал мне о мертвой киностудии в Тбилиси и одиночестве, в которое заталкивают целый народ. Люди застряли где-то на полпути между необоснованным чванством и государственно навязанным им комплексом неполноценности, они теряют возможность проявить себя в деле и в сотый раз тонут в болтовне, от которой не становится легче. При этом я хорошо понимаю, что все возможно; невозможно только одно – расходовать столько сил и здоровья не на дело, а на выяснение все новых способов расплыться по разным концам света и никогда больше друг друга (враг – врага?) не слышать.
