Америка – очень понятная страна. При всех дискуссиях о ее настоящем и будущем, она предсказуема в главном. Американцы легко относятся к спорам о своем государстве: оно им подчинено, оно ими придумано для себя, а не для своих клерков. Доильный аппарат не может быть главным в коровнике. Чиновники, неподвластные закону, опаснее атомной бомбы.
Когда в конце восьмидесятых американский президент Рейган приехал в Москву, по традиции были приготовлены подарки для него и других высоких гостей: обычная протокольная рутина. Необычность ситуации заключалась в том, что многие подарки никогда не были вручены. В том числе главный из них, расписной самовар «Русское поле», специально исполненный для президента в Туле и стоивший по смете семь с половиной тысяч долларов. Оказалось, что американским чиновникам любого ранга, включая самых высоких, запрещено принимать подарки выше определенной стоимости. Подарки стоимостью свыше 250 долларов государственный чиновник может принять лишь с согласия комитета по этике конгресса. Ничего похожего у нас не узаконено и никогда не будет введено в жизнь. Когда я обговаривал некоторые положения этой главы со знакомыми чиновниками, они буквально норовили выцарапать мне глаза. Эти ребята – не карманные воришки, они очень обижаются на обвинения в коррупции, но все равно делят между собою пирог, испеченный на собранные с народа налоги. И всем поровну опять не хватает…
В немало рассуждающей о своей неподкупности российской печати редко упоминается и тот факт, что во всем демократическом мире существуют суровые кодексы поведения журналистов. Например, в крупнейших американских газетах считается, что даже бутылка виски на Рождество незаконна, если получена от тех, о ком журналист пишет. У нас же вся печатная продукция сегодня сосредоточена в немногих и, увы, не всегда чистых руках. Обычные контракты для пишущей братии в этой прессе жалкие и короткие – зачастую на пару месяцев с последующим продлением и ежемесячной зарплатой долларов по пятьдесят-шестьдесят. Но в конце каждого месяца с большим разбором приходят конверты от босса, где уже неучтенные сотни долларов, в зависимости от ранга. Приличное перо в сегодняшней Москве нанимается за сумму, превышающую ежемесячную тысячу долларов США. Значительно превышающую.
Ежу понятно, что, если бы российские чиновники и журналисты получали нормальные зарплаты, деньги из неучтенных конвертиков и те средства, что освободятся от незаконных спецдач со спецгаражами, спецквартирами и спецбольницами, помогли бы строить нечто похожее на законную жизнь. Но тот уровень безответственности и сознательного беззакония, что воцарился у нас, никогда не разрешит стране возвратиться на рельсы человеческой жизни. Чиновники – не самоубийцы, им легальная жизнь ни к чему.
Москвичи часто спрашивают у меня об элементарных вещах: «Есть ли в Америке автомобили с мигалками и сиренами?» – «Конечно же есть, – отвечаю я. – Полиция, пожарные, «скорая помощь». Но все они гудят и мигают только при выезде на задание. Если уже президенту очень приспичит, он может отправить с особенно почетным гостем автомобили эскорта и мотоциклистов. Но это случается пять раз в году, не чаще. Во всяком случае, когда в начале 1999 года в Москве трясли какого-то дельца по фамилии Лисовский, не уплатившего налоги, я с удивлением наблюдал, как тот подъезжал к своему заведению на «мерседесе» с синей мигалкой на крыше. И никто не мог объяснить мне, почему денежная шпана имеет право покупать в Москве такие мигалки. Один из признаков нашей неустроенности – это обилие неотвеченных вопросов, мутность критериев бытия.
Я несколько лет подряд с трудом привыкал к прозрачности американской жизни. Массовое понимание того факта, что ты сам, лично ты отвечаешь за свои поступки, в Америку внедрили основательно, давно и на всех уровнях, вплоть до президентского. Там, как в любой демократической стране, не надо адаптироваться заново после любого общественного поворота. Люди меняются, но остаются законы. В этом контексте особенно опасно российское не то чтобы полное беззаконие, но полузаконие, когда между государством и частью его чиновников существует обычный сговор.
Много десятилетий подряд российский человек, отстаивавший свои кодексы чести, рисковал всем. Рискует он и сегодня. Создаваемое в России рыночное, или какое там еще, общество разрешило огромной части граждан быть то ли вне закона, то ли над ним, а остальным не дает и вовсе никаких гарантий на достоинство и защиту. Когда-то молодой Андрей Миронов в фильме «Бриллиантовая рука» пел песню про остров невезения, «весь покрытый зеленью». Многие сегодня шутят, что это и есть наш диапазон бытия, где один «покрыт зеленью, абсолютно весь» (вы помните, что на сегодняшнем русском языке «зелень» – это доллары), а другие живут как «люди-дикари». Условно эти группы зовутся «новые русские» и «совки». Разъединенность общества выгодна нечистому на руку чиновничеству, продолжающему шустро устраивать свои дела. Перегрызание пуповины, связывающей с государством-диктатором, и создание государства-партнера – процесс очень непростой и долгий. Эмигранты в Америке расходуют не менее трех лет только на первую притирку; сколько уйдет у нас – никому не известно.
Адаптируясь, люди не хотят знать всей правды о своем положении. Это затрудняет любой шаг. Редактор большой московской газеты рассказал мне, как он с огромным трудом добыл адреса ненадежных московских построек, радиоактивных пустырей, где по чиновничьему соизволению возводятся многоэтажные жилые корпуса. Он написал об этом, а затем решил организовать в газете регулярную информацию о загазованности в столице (выхлопные газы в сегодняшней Москве – самый опасный экологический загрязнитель). И тут в редакцию потоком хлынули письма и звонки, объединенные одним желанием: «Не хотим мы ничего знать про это!» Усложненная адаптация заставляет людей отмахиваться от реальностей жизни. За последние годы редакторы периодики в России вдоволь наслушались о «чернухе», которой они-де злоупотребляют. Но дело не в самих печальных событиях, а в фоне, на котором они происходят. Сообщения о лавине в благополучной Швейцарии и на голодном Алтае воспринимаются по-разному. После кратковременного ликования, что можно, мол, писать про все, люди постепенно выяснили, что читать им хочется не про все. Читать про свою жизнь и одновременно наблюдать за ней людям утомительно.
В общем, адаптация – дело непростое. В Америке все пробуют ввести в понятные рамки, много рассуждают о биоритмах. Напомню о них и я.
Согласно одному из вариантов, биоритмы у каждого состоят из трех циклов: 23-дневный физический, 28-дневный эмоциональный и 33-дневный интеллектуальный. В каждом из этих циклов половина – со знаком плюс и половина – с минусом. Скажем, в 23-дневном физическом цикле первые 11 с половиной дней могут быть использованы для интенсивных физических тренировок, а в следующие 11 с половиной дней человек будет уставать. В эмоциональном цикле первые две недели человек будет склонен к хорошему настроению, а две другие – наоборот. И так далее. К тому же циклы накладываются друг на друга, отчего получается еще сложнее. Сегодня компьютер, получив ваши данные, вычертит вам пересекающиеся кривые жизненных ритмов, которые можно просмотреть перед тем, как выбросить их. Все-таки ничего у нас с вами не случается по науке. Ни по марксистской, ни по разным другим. Какая-то часть общества устроилась довольно понятно, какая-то ничего не может осознать до сих пор. А ясность и ощущение возможной жизненной удачи в бытие вносят улыбающиеся чиновники, которые пока еще никому, кроме себя самих, жизни не облегчили.
