Мне было очень интересно узнать, как относился генерал Гурко ко всему происходящему. Зная его за человека очень умного, уравновешенного, по призванию военного, обладающего твердым характером и волей, унаследованной от покойного фельдмаршала
[7], я представлял себе его негодование близорукости и слабости Временного правительства, не сумевшего предохранить действующую армию от революционной заразы.
В действительности я нашел его гораздо более спокойным, чем я ожидал. Правда, будущее не представлялось ему таким розовым, как многим оптимистам, которые надеялись, что революционный угар быстро развеется и солдаты вновь станут солдатами, а не распущенным сбродом. На проскользнувшую в нашем разговоре фразу, что, быть может, для России же лучше, что она прямо от автократии перешла к народовластию, что ее как бы прямо бросили на глубокое место, дабы она скорее выучилась плавать, он заметил: «Да иной выучивается плавать, а иной и тонет». В то же время он считал безусловно необходимым приспосабливаться, по возможности, к новым условиям, поступаясь до известного предела своими убеждениями, с целью пытаться удержать в своих руках солдатскую массу, а не отдавать ее в полное распоряжение шайке агитаторов. В виде иллюстрации этого положения он вынул из письменного стола разукрашенный лист большого формата, на котором каллиграфически было написано постановление Армейского комитета Особой армии о том, что командующий ею, генерал Гурко, признается соответствующим современному положению и посту им занимаемому. Было добавлено еще что-то в том же роде.
– Вот видите, в чем секрет: надо было докатиться до левого края, чтобы не только не быть увлеченным массой, а напротив, встретить ее на ее пути с правого края к левому.
«Так-то оно так, – тогда же подумал я, – но если ты останешься стоять на том же месте, то масса перекатится через тебя, и недалек тот момент, когда ты останешься одиноким, далеко вне правого края ее». Так оно вскоре и случилось, да в сущности и не нужно было быть особенным пророком, чтобы предсказать подобный исход.
В тот же день я узнал, что ожидается прибытие в Минск военного министра А. И. Гучкова
{32}, некоторых членов правительства и представителей Государственной думы.
Гучков ехал в сопровождении вновь назначенных помощников военного министра, генералов В. Ф. Новицкого
{33} и Филатьева
{34}.
Знакомство мое с Гучковым ограничивалось до сего времени лишь редкими встречами в комиссиях в Государственной думе, и общее впечатление, которое он производил на меня, было в его пользу. Помощников же военного министра, в особенности генерала Новицкого, я знал очень близко. С Новицким мы были вместе в Академии Генерального штаба, были оба делопроизводителями Военно-ученого комитета Главного штаба с 1901 по 1904 год (перед Японской войной) и поддерживали знакомство домами.
Скажу несколько слов об этом человеке, который по своему характеру и способностям, безусловно, по моему мнению, выделялся из общей массы.
Карьера его началась неудачно. По окончании Полоцкого корпуса в 1886 году он поступил в Михайловское артиллерийское училище, которое нормально окончить ему не удалось.
В 1887 году, когда в некоторых войсковых частях была обнаружена революционная пропаганда среди молодых офицеров, только что окончивших столичные училища, принялись за тщательные розыски очагов этой заразы и открыли в Петербурге и Москве ряд тайных обществ, завлекавших в свои сети военную молодежь. Во всех училищах были произведены аресты юнкеров, посещавших эти собрания. Я был тогда в Николаевском инженерном училище и помню, как в один прекрасный день мы недосчитались двух товарищей, судьба которых для меня осталась неизвестной.
Новицкий, по всей вероятности, был скомпрометирован не особенно серьезно, так как наказание его ограничилось лишь отправкой нижним чином в Туркестан, да и то он вскоре был прощен, произведен в офицеры и не понес никаких ограничений по службе, разве только что навсегда приобрел красный оттенок, который ему при царском режиме не особенно вредил, а после революции, естественно, послужил на пользу.
Касательно его «красной» репутации, вспоминаю интересный случай. Служили мы с ним тогда в Военно-ученом комитете Главного штаба. Он был делопроизводителем по сбору сведений об Англии, я вел текущую переписку канцелярии под начальством достойного и всеми любимого и уважаемого генерала Целебровского
{35}. Через мои руки проходили все всеподданнейшие доклады
[8] по различным мероприятиям, касавшиеся сферы деятельности комитета.
Государю императору был представлен всеподданнейший доклад о каком-то офицере, предназначаемым в заграничную командировку, политическое прошлое которого имело пятнышко, подобное пятнышку Новицкого, и у государя испрашивалось, не усмотрит ли его величество в этом препятствия к выбору этого лица для ответственного поручения.
