Учреждение это, пожалуй, единственное в своем роде в свете, надо признать весьма полезным и вполне соответствующим своей цели. Конечно, в основе его лежит не цель благотворительности, а государственная потребность Аргентины, страны с огромной территорией и очень слабо населенной.
Потребность в приливе рабочих рук, при интенсивном росте промышленности, который опережал естественный прирост населения, побуждало аргентинское правительство создавать наивозможно благоприятные условия для эмигрантов, и так как для последних особенно трудны первые шаги в чужой стране, то здесь нужна была первая помощь.
Каждый эмигрант имел право жить на полном пансионе и совершенно бесплатно в отеле в течение недели. В случае, если до истечения этого срока он не мог приискать себе работы, срок этот, по ходатайству соответствующего консула, удваивался. Случаи эти в прежнее время были очень редки, и большинство эмигрантов не досиживало даже недельного срока, поэтому содержание дома не представляло большого бремени для правительственной казны.
Отель был расположен на окраине города, недалеко от вокзала, на который мы прибыли, и представлял собой громадное трехэтажное здание. В двух верхних этажах были дортуары, по четыре в каждом, по два по каждому фасаду.
Посреди между дортуарами – рекреационная, в ней же и умывальники. Каждый дортуар рассчитан на пятьсот человек. Железные койки с проволочной сеткой вместо матраса в два яруса. Женщины размещаются в особом дортуаре отдельно от мужчин. Никаких вещей в дортуар вносить не полагается: все они сдаются в пакгауз в первом этаже, доступ куда разрешается с малыми перерывами в течение всего дня. В дортуар можно приносить лишь самое необходимое постельное белье; от казны ничего этого не полагается, да и слава Богу. Чистота прямо госпитальная. После полудня всем обитателям, невзирая на погоду, предлагается выйти на воздух, и производится капитальная чистка комнат. День начинается в восемь часов утра, когда в столовой на первом этаже подается парагвайский чай herba mata в суповых тарелках с ложками и по французской булке. В час дня дается обед, состоящий из двух блюд: тарелка супа – мясной бульон с вермишелью, лапшой или макаронами и мясное блюдо с гарниром из овощей и булка. В семь часов – ужин такого же состава. Временем своим обитатели отеля располагали совершенно свободно: могли выходить, когда хотели, но возвращаться для ночлега должны были не позже девяти часов. При каждом возвращении обязаны были предъявлять сторожу у ворот свои билеты, выданные администрацией отеля.
Во время нашего пребывания в отеле в нем было не более пятисот человек, большей частью немцев из провинций, отошедших от Германии и Австрии к вновь созданным государствам.
Устроив свои дела в отеле, мы отправились к посланнику Е. А. Штейну, к которому имели рекомендательное письмо от нашего посла в Японии, Крупенского. Штейн принял нас очень радушно и старался всячески рассеять наши мрачные мысли о будущем, надеясь благодаря своим связям благополучно разрешить роковой вопрос о хлебе насущном; категорически высказался лишь против нашего предположения устроиться всей артелью где-нибудь на сельских работах в campo
[186].
– Вы не имеете представления об этих работах и об условиях, в которых приходится жить рабочим. Мне приходилось несколько раз присутствовать на них. Я был только зрителем и то изнывал от жары, видел те бараки, в которых живет этот люд. Это под силу только привычным ко всякого рода невзгодам нашим крестьянам, вам же об этом и думать нечего. Для вас поищем, и уверен, что найдем что-нибудь другое.
От Штейна отправились мы к отцу Изразцову, жившему на улице Брезиль в церковном доме, около церкви, построенной нашим правительством лет десять-пятнадцать назад. Отец Изразцов и матушка приняли нас очень тепло и радушно; тоже, подобно Штейну, старались разогнать наши печальные думы о будущем и со своей стороны обещали использовать все свои многочисленные и многолетние связи в аргентинском обществе для приискания нам какой-либо работы.
Тут же мы посетили храм, при виде которого перенеслись мысленно в далекую нашу родину. Небольшой, но по внешнему виду и по внутреннему убранству в строго выдержанном византийско-русском стиле. Храм этот являлся настоящим уголком православной России в иноверческой стране. К сожалению, чисто русский приход этого храма был очень малочислен, так как большая часть русских православных крестьян Волынской, Подольской, Гродненской и других западных губерний, приезжавших в Аргентину на время полевых работ, была рассеяна в провинции; многочисленная же так называемая русская колония в Буэнос-Айресе, насчитывающая около 200 тысяч человек, состояла почти исключительно из евреев.
Приход православного храма пополнялся православными сирийцами, эмигрировавшими в разные эпохи из Малой Азии от турецкого гнета. Натурализовавшись в новой стране, они тем не менее строго держатся своей веры и трогательно чтут память наших монархов, исконных защитников православия.
Колония очень сплоченная, зажиточная, и благодаря ее поддержке храм может существовать даже после того, как лишился поддержки нашего правительства.
Мы оказались не первыми ласточками в Аргентине. Приблизительно за месяц до нашего прибытия в Аргентину приехала прямо из Европы (через Англию) партия в восемь человек: трое женатых, с женами, но без детей, и два холостых. Это были беженцы из Петрограда. Удалось им вырваться из Советской России во время успешного наступления Юденича, когда белым войскам удалось занять Царское Село
{285} и подойти почти вплотную к столице. Главой этой партии был некто Филиппов, бывший кавалерийский офицер, но в то же время, по его словам, ученый агроном. Человек он был с большими странностями и во всяком случае – неуравновешенный. Приехали они с некоторыми средствами: тысяч до десяти аргентинских песо, что по тогдашнему курсу представляло около трех тысяч долларов. Происхождение этих денег Филиппов довольно откровенно объяснял фабрикацией фальшивых керенок, чем они занимались в Царском Селе, когда этот город переходил из рук в руки и надзор за населением ослабел.
Филиппов – большой оптимист по природе – заразил своим оптимизмом спутников, на которых, безусловно, производило сильное впечатление присвоенное им звание ученого агронома, и они, увлеченные его грандиозными планами, решили заняться разведением парагвайского чая.
Дабы не возвращаться к попыткам русских эмигрантов садиться на землю, забегу несколько вперед и опишу в кратких словах результаты этих попыток.
Аргентинское правительство, богатое пустопорожней землей в так называемых территориях, ожидающей только рабочих рук, всячески идет навстречу подобным начинаниям. Земельные участки предоставляются поселенцам на самых льготных условиях, очень дешево (почти даром) и с рассрочкой на много лет, с обязательством лишь культивировать не позже трехлетнего срока; при невыполнении этого условия участок отбирается.
