Отложили еще дня на два. Гучков поручил генералу Новицкому собрать комиссию (уже без генерала Поливанова) и добиться существенных уступок в вопросах об отдании чести и свободе политической пропаганды.
Тщетно пытались Новицкий и приглашенный в это же заседание другой помощник военного министра, генерал Филатьев, внести какие-либо хотя бы текстуальные поправки в Декларацию, смягчить если не смысл, то хоть изложение некоторых пунктов. Но и после этого заседания Декларация осталась в том же виде. Гучков решил не подписывать заготовленный приказ и отказался от должности.
В свое время многие ставили Гучкову в упрек, что он покинул свой пост в тяжелую минуту, бросил своих сотоварищей по Временному правительству в то время, когда борьба его с другим, неофициальным, но несравненно более сильным правительством явно складывалась в пользу последнего. Но что же ему оставалось делать? Я думаю, он тогда вполне уже уяснил себе, что взялся не за свое дело, что недостаточно быть дилетантом в военном деле и интересоваться им в качестве постороннего наблюдателя; что для того, чтобы постичь дух армии, мало посвятить всю свою жизнь военной службе, нужно быть солдатом до мозга костей. Понял он, что помочь армии не может, а оставаясь у власти может только навредить ей, продолжая делать те же ошибки, часть которых к тому времени он, я думаю, уже сознавал. Я всегда считал Гучкова искренним патриотом и честным человеком, и он поступил так, как подсказывала ему совесть. Жаль только, что эта мысль не пришла ему раньше.
Подписание Декларации прав солдата, в которой действительно говорилось лишь об одних правах солдата и ни полусловом не упоминалось о его обязанностях, было равносильно окончательному смертельному удару армии, и без того потрясенной до основания Приказами № 1 и № 2.
Могут возразить, что в создавшейся ситуации нельзя было противиться проведению ее в жизнь. Согласен с этим, но не нужно было издавать ее в виде приказа. Представьте себя в положении коменданта осажденной крепости, в которой истощились и продовольственные, и боеприпасы. Падение крепости неизбежно. Коменданту предстоит выбор: или подписать капитуляцию, или предоставить неприятелю овладеть крепостью без всяких условий. Мне кажется, несомненно, предпочтителен последний способ, который избавляет от подписания позорного акта. Так и в данном случае.
Мы не можем заставить солдат отдавать честь, ибо у нас нет реальной силы, на которую мы могли бы опереться, настаивая на выполнении нашего требования. По той же причине мы не можем воспретить митинги в казармах и в окопах. Что же делать, приходится поневоле смотреть сквозь пальцы на происходящее, но не следует узаконивать это официальным актом, каковым является приказ по военному ведомству.
Надо надеяться, что революционный дурман со временем развеется, что можно будет постепенно вновь вводить те правила и установления, которые были самовольно отменены. Тут существование подобного приказа могло бы стать причиной многих неприятностей. Его пришлось бы отменить, а всякая отмена, несомненно, трактовалась бы противниками возрождения армии как реакционная мера, а это, в свою очередь, производило бы неблагоприятное впечатление на массы. Но нет худа без добра, и большевики, в числе многого другого наследства Временного правительства, аннулировали и этот приказ.
Как ни был честолюбив Гучков, как не стремился он к власти, все-таки он, как честный человек, не совершил роковой шаг и предпочел покинуть свой пост и похоронить свои честолюбивые замыслы.
Место Гучкова занял Керенский
{46}. Он не колеблясь подписал смертный приговор армии, который в значительной части, быть может, им же и был инспирирован. Это была первая, но очень существенная победа большевиков, которые тогда только начинали поднимать голову. В армию была допущена политическая пропаганда. Временное правительство было лишено оружия самозащиты, и победа крайних левых элементов, несмотря на их сравнительную малочисленность, была неизбежна.
Хотя во время заседаний комиссии [ее члены] и отзывались полупрезрительно о большевиках, когда некоторые указывали на опасность их пацифистской пропаганды в окопах; хотя действительно в то время «большевик» было чуть ли не бранным словом; хотя некоторые из солдат армейских делегаций и убеждали комиссию иметь более доверия к сознательности солдат, которые, дескать, сами разберутся в том, где правда и где ложь, но исторические примеры революций прежних времен указывали на неизбежность перехода власти в руки самых крайних левых партий, а приказ с Декларацией, облегчая пропаганду, ускорял этот переход.
Вновь повторяю, навряд ли мы могли избежать прихода большевиков, как бы мудро ни действовало Временное правительство, но можно было бы оттянуть их торжество до окончания войны, а победное окончание войны, быть может, изменило бы формы господства пролетариата, и России не пришлось бы претерпеть тех бедствий, которые она вынесла и продолжает испытывать и теперь.
С уходом Гучкова в составе военного министерства произошли перемены
{47}, которые, к моему великому удовольствию, коснулись и меня. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что одной из причин моего удаления из Петрограда были мои взгляды, высказанные во время прений по поводу Декларации прав солдата.
Искренно говорю, я был несказанно рад моему удалению, так как это избавляло меня от активного участия в похоронах нашей армии и от совместной работы и личных сношений с Керенским, которому я лично глубоко не симпатизировал.
При отчислении меня от должности начальника Главного штаба
{48} мне было объявлено, что я отнюдь не имею права покидать военную службу, и было предложено на выбор два вакантных в то время поста: начальника штаба Северо-Западного фронта
{49} и дежурного генерала Верховного главнокомандующего; первый пост был освобожден генералом Даниловым
{50}, получившим корпус
{51}, второй генералом Кондзеровским
{52}, моим товарищем по Академии и близким приятелем
{53}. Генерал Кондзеровский занимал эту должность с самого начала войны при великом князе Николае Николаевиче, затем при государе императоре. Человек честный, беспристрастный, неподкупный, он пользовался неизменным доверием своих начальников, но строгое следование их законам создало ему немало недоброжелателей среди таких лиц, которые ищут для себя всяких исключений и послаблений. Эти лица немало повредили генералу Кондзеровскому, создав ему репутацию человека сухого и недоброжелательного, чего на самом деле вовсе не было. Это послужило поводом к тому, что Гучков, уступая якобы голосу армии, отчислил генерала Кондзеровского от должности дежурного генерала при Верховном главнокомандующем с назначением членом Военного совета.
