Глава III. В Ставке Верховного главнокомандующего
В Могилеве я попал в совершенно другую атмосферу, чем в Петрограде. При Алексееве и его начальнике штаба Деникине настроение было совершенно другим. Правда и тут, как и всюду, были те же самые комитеты, но не было того близкого соседства с Советом рабочих и солдатских депутатов, как в Петрограде, не было этого засилья внутренней политики, больше думалось и говорилось о войне. Дышалось гораздо свободнее. Воинский дух еще не совсем угас. На улицах соблюдалось даже отдание чести, а некоторые войсковые части, как, например, Георгиевский батальон
{59}, по стройности, выправке и внутреннему порядку совершенно производили впечатление войсковой части прежнего времени.
Но недолго продолжалось это. Неугодный Совету рабочих и солдатских депутатов и Керенскому, Алексеев вскоре ушел.
Здесь я должен отметить, что Алексеев покинул пост Верховного главнокомандующего вовсе не по своей воле, как некоторые тогда думали. В какой форме было сделано ему предложение об этом, я не знаю, но однажды утром, какого числа не помню, но очень скоро после моего прибытия в Ставку, Алексеев по телефону просил меня прибыть к нему для участия в санитарной комиссии, на предмет освидетельствования его здоровья. Я пришел первым и несколько минут в ожидании врачей оставался с ним с глазу на глаз. Он в очень горьких выражениях сетовал на устранение его от должности, и с его языка сорвалось даже выражение, которое я привожу дословно: «Как ненужного денщика увольняют»
{60}.
На место Алексеева был назначен Брусилов
{61}, который после переворота вдруг, словно по мановению волшебной палочки, из верноподданного генерала и к тому же генерал-адъютанта, обласканного царем, превратился в ярого приверженца революции. Он потрясал красным знаменем и убеждал всех и вся, что в душе всегда был революционером. Деникин – этот прямой, открытый человек, рыцарь без страха и упрека, не мог оставаться с Брусиловым и тоже покинул Ставку, заняв место ушедшего генерала Гурко.
Последний же был отчислен от должности главнокомандующего армиями Западного фронта вследствие своего заявления о том, что при существующем порядке слагает с себя ответственность в командовании армиями. Керенский усмотрел в этом преступление по службе, даже пытался было предать генерала Гурко военному суду, и, во всяком случае, сместить на низшую должность. Такие строгости применялись к начальствующим лицам и к офицерам вообще, а солдат гладили по головке. Отняли власть, подорвали дисциплину и в то же время не освобождали от ответственности, которая только и зиждилась на этих устоях.
С уходом Алексеева и Деникина в Ставке все изменилось. Уже на первых же шагах своего прибытия в Ставку Брусилов подчеркнул свою приверженность к новым порядкам, созданным революцией. Вот, например, сцена, которую я видел собственными глазами.
Выйдя из вагона по своему прибытию на станцию Могилев, Брусилов, как полагается, принял рапорт от начальника штаба (Деникина), затем подошел к правому флангу почетного караула, поздоровался с музыкантами, откозырнул начальствующим лицам, стоявшим на правом фланге караула, поздоровался с караулом, прошел вдоль его фронта и затем на левом фланге его принял назначенных ординарцев: офицера, унтер-офицера и рядового. Принимая от них рапорты, Брусилов подавал каждому из них руку. Офицеру легко было ответить на рукопожатие, что же касается солдат, у которых обе руки были заняты винтовкой, взятой «на караул», то они пришли в некоторое замешательство, не зная, какую руку освободить, чтобы не выронить винтовки. Нечего и говорить, насколько непривычное зрелище рукопожатия в строю произвело на присутствовавших офицеров тяжелое впечатление.
На следующий день после своего прибытия Брусилов созвал всех офицеров штаба Верховного главнокомандующего и сказал речь, общий смысл которой был тот, что каждый народ с течением времени вырастает из той формы правления, которая годилась ему раньше, и, вырастая, старается сбросить старую одежду и заменить ее новой. Если это ему удается, значит он созрел для этого; если нет, значит, не дорос. Революционное движение 1905–1906 годов показало, что русский народ еще не созрел для политической свободы, успех же нынешней революции, напротив, доказал, что время для новой формы государственного устройства пришло. С этим фактом надобно считаться, ибо в нем выражается воля всего народа. Идти наперекор этому – значит изменять народному делу, и лично он, генерал Брусилов, заявляет, что ни при каких обстоятельствах не отделит себя от русского народа и всегда будет с ним.
Сказано это было отчасти для того, чтобы предупредить о новом курсе личный состав Ставки, который считался вообще монархически настроенным и поэтому контрреволюционным.
На первых же порах смены высшего начальства я почувствовал, что не ко двору пришелся и что самое лучшее, что я могу сделать, так это уйти добровольно, пока меня еще не убрали помимо моего желания. Сам по себе незначительный случай послужил окончательным поводом к моему решению. Привожу этот случай потому, что он был одним из тех эпизодов, которые характеризовали образ действий нового Верховного главнокомандующего, немало способствовавший, по моему мнению, расцвету большевизма в армии.
