Запасный госпиталь, оставшийся от военного времени, был полон испытуемыми новобранцами. Все это был молодой народ болезненного вида, как это и соответствовало месту их нахождения. Настроение этих новобранцев было спокойно, видимо, безропотно покорились своей участи.
Долго пришлось ожидать прибытия врачей. Наконец, часов около 10, явился старший врач госпиталя, как оказалось специалист по глазным болезням, и начал освидетельствование. Свидетельствовал очень долго и тщательно. Меня признал негодным к военной службе по статье 37-й расписания болезней, но это было еще не все. Его мнение должна была утвердить вся комиссия, примерно такого же состава, как и приемная комиссия в уездном городе.
Комиссия эта собралась только тогда, когда окончилось освидетельствование всех опротестованных, съехавшихся со всех городов губернии, так около двух часов пополудни.
Обедать нам не дали, а выдали по фунту черного хлеба из довольно хорошо просеянной муки и прекрасно выпеченного. Быть может, он показался таким на голодный желудок, но съели его с большим аппетитом.
Самая процедура в комиссии была коротка. Свидетельствуемый подходил к столу, врач докладывал свое заключение, и большей частью этим дело и кончалось, то есть комиссия утверждала его заключение, в редких случаях производилась проверка, да и то только тогда, когда свидетельствуемый заявлял протест против заключения врача.
Меня признали негодным и выдали удостоверение, которое я должен был предъявить в уездный комиссариат.
При обратной поездке из губернского города в уездный я был назначен старшим в команде, состоявшей из тех пятидесяти семи человек, которые были командированы на переосвидетельствование. Мне были выданы перевозочные документы и список с отметками о годности и негодности. С большими хлопотами опять ночью при сильном морозе вернулись в уездный город, где на вокзале, на полу, пришлось провести остаток ночи до рассвета. Третья ночь абсолютно без сна, три дня все время на ногах дали себя знать и, как ни жестко и неудобно было лежать на каменном полу с жестким мешком вместо подушки под головой, я все-таки подкрепился трехчасовым крепким сном.
В ожидании вечернего поезда, с которым я только и мог уехать, я зашел в земельный отдел уездного комиссариата, чтобы там заодно уже справиться, насколько обеспечено пребывание мое в деревне и не грозит ли мне выселение, несмотря на мою малоземельность и собственную обработку своего участка. Мне заявили, что я подлежу, безусловно, выселению, и чем скорее это сделаю сам, тем для меня же лучше. Когда я спросил, на основании какого декрета я подлежу выселению, мне было отвечено, что все нетрудовые хозяйства поступают в распоряжение земельного отдела независимо от их величины, и этот отдел распределяет их по своему усмотрению. Я возразил на это, что мое хозяйство не может быть причислено к разряду нетрудовых, ибо я сам работаю и не пользуюсь наемным трудом.
– Полноте, генерал, – ответил мне на это комиссар земельного отдела, – ведь не собираетесь же вы убедить нас, что вы живете трудами своих рук, обрабатывая свои две десятины.
– Конечно, этого недостаточно, но я прирабатываю себе починкой часов и слесарными работами.
– Ну уж это ни в чем не сообразнее. Генерал, и чинит часы! Нет уж, поезжайте лучше в город подобру-поздорову.
– Куда же я поеду, когда в городе нигде у меня нет пристанища и нет средств для жизни.
– А это уже не наше дело. Вы в свое время, перегоняя нас с места на место, выселяя из одного города, не разрешая жить в другом, не заботились о том, куда нам деться. Теперь нас так же мало интересует, куда вы денетесь.
Комиссар был из евреев и, очевидно, намекал на черту оседлости
{133}. Тем разговор и кончился.
В тот же день из любопытства пошел я в пролетарскую столовую «Имени комиссара Володарского» (он же Коган)
{134}, убитого в Петрограде весной 1918 года. На видном месте, подобно царским портретам, висели большие фототипические портреты Ленина, Троцкого и Володарского. Вокруг грязь, мерзость, беспорядок. Обед стоил четыре рубля и состоял из так называемых щей, в сущности воды, в которой плавало несколько лепестков кислой капусты и маленькие кусочки сушеной воблы, и затем полрыбки той же сушеной воблы, поджаренной на каком-то жиру и обсыпанной вместо сухарей овсяными высевками, и двух отварных картофелин. Хлеба ни крошки. Для того чтобы утолить нормальный аппетит, надобно было бы съесть по крайней мере четыре таких обеда. Несмотря на такую высокую цену и скудность обеда, столовая была полна, и все заготовленные обеды не только расходились полностью, но даже не хватало многим желающим.
Глава X. Вторичный призыв меня на службу и мое бегство
Итак, когда я избавился от одной беды, пришла другая. Я освободился от службы в Красной армии, но надо мной повис дамоклов меч выселения. По собственному почину выселяться я не хотел, поэтому решил ждать принудительного выселения. К этому я начал постепенно готовиться, ликвидируя свои дела в деревне и строя различные предположения, как и чем я буду жить в городе и в каком. Но вот новая беда пришла не с той стороны, откуда я ожидал ее.
Но прошло и месяца после моего возращения к себе в усадьбу, как в январе 1919 года ко мне вновь начали присылать анкеты из волостного комиссариата, опять все с теми же пунктами, иногда лишь стоящими в другом порядке.
Я приписывал это тому, что сменились военные комиссары. После землемера, который был очень приличным человеком, был назначен бывший урядник
[46], «пострадавший» при старом режиме за взяточничество и какую-то уголовщину. Его сменил какой-то бывший солдат. Но причина, как оказалось, была иная. И вот в начале марта (по новому стилю) я получил так же внезапно, как и в первый раз, предписание явиться в уездный город на переосвидетельствование, которому подлежат все офицеры без исключения, независимо оттого, по каким болезням они не были бы освобождены. Кроме того, там же упоминалось, что ст. 37 расписания болезней, в числе некоторых других статей, отменялась
{135}. Предписание я получил утром 5 марта, а переосвидетельствование в уездном городе было назначено на 6 марта. Таким образом, на сборы в дорогу у меня было только несколько часов времени. Соседний дьякон, которому я выполнил несколько заказов безвозмездно, предложил мне отвезти меня на своей лошади на станцию. Это дало мне экономии два часа времени.
