Просидел я у них часа два и около трех часов дня в телеге, на тощей, заморенной лошадке сын хозяина повез меня в деревню Полдороже, отстоящую верст на восемнадцать от шляхетского выселка. Деревень по пути не было, дорога шла почти все время лесом. Полотно дороги было очень неровное. Местами лежал обледенелый снег, неподкованная лошадь скользила, поэтому приходилось почти все время ехать шагом. Я по пути разговорился со своим возницей, и он откровенно и наивно рассказал мне, какие у них в части были беспорядки после революции, как они, подобно всем прочим, измывались над многострадальными офицерами, безропотно проливавшими свою кровь во время войны и целыми сотнями гибнувшими в ужасающей обстановке после и во время правления этого «главноуговаривающего» Керенского, губителя нашей армии.
Подъехали мы к деревне Полдороже, когда уже совершенно стемнело. Деревня эта, тоже шляхетский выселок, стояла посреди соснового леса, сильно разреженного во время войны. Отличалась она от обыкновенных деревень большей разбросанностью и свободным размещением усадебных построек. Телега остановилась у дверей хаты, и возница повел меня к своему знакомому. Вошли в обширную комнату, несколько больших размеров, чем обычные крестьянские хаты. Горела лучина, и на лавке около стола, кроме хозяина – высокого, седоусого, без бороды шляхтина, в крестьянской одежде, сидело два прохожих, очевидно такие же бездомные бродяги, как и я. Один из них был лет сорока-пятидесяти, другой молодой парень лет девятнадцати. Как оказалось потом, это были жители разоренной полосы прежних позиций, вынужденные ходить по миру.
Пошли обычные расспросы и толки о современных событиях. Я угостил хозяина чаем и сахаром. Он предложил мне вареного картофеля и хлеба и затем тотчас же легли спать.
На этом ночлеге я был уже в семидесяти верстах от Минска, в глухой деревушке. Успешность первых дней моего путешествия подавала мне надежду, что я достигну своей цели – выбраться из пределов Совдепии, на что первоначально, по правде говоря, я не особенно на деялся.
Проснувшись на следующее утро ни свет ни заря, я торопливо собрался в дорогу, ограничившись одним чаем с хлебом. Переход предстоял порядочный. До деревни Белый Берег
[68] на реке Ислочи было двадцать верст, да затем верст семь оттуда было до деревни Пацевичи
[69] на реке Березине (эта река Березина – приток реки Немана, а не историческая Березина, приток реки Припяти), где я пред полагал переночевать. На этом переходе я должен был взять два серьезных естественных препятствия, особенно важных в распутицу: первая преграда – река Ислочь перед деревней Белый Берег, где, я помнил, должен был находиться длиннейший мост (около версты) на козлах через всю болотистую долину реки, и вторая преграда – река Березина между деревнями Пацевичи и Бакшты, через которую во время войны мостов не было, так как она на значительном протяжении своем отделяла наши позиции от немецких. Почему-то мне казалось, что, когда я миную реку Березину, я буду уже в безопасности.
Погода была прекрасная. Пока было свежее весеннее утро, идти было очень хорошо, но потом, когда солнце поднялось выше над горизонтом, начало припекать, и мне в моем костюме, оказавшемся достаточным, чтобы противостоять десяти градусам мороза на перегоне между Спировым и Торжком, было довольно тяжело идти. Снять его и нести в руках было еще тяжелее, так как руки и без того были заняты чемоданом, который я поочередно передавал из одной руки в другую. Дорога шла все время сосновым лесом на песчаном грунте; снега почти совсем не было, начала пробиваться уже молодая травка, порхали бабочки. Словом, был настоящий весенний день. Шел я с краткими отдыхами, не более четверти часа, через каждые три версты, причем отдых требовался главным образом для плеч и для рук, которые уставали от ноши, ноги же переносили поход превосходно.
Часам к двенадцати дня я подошел к реке Ислочи и с тревогой, уже издали, начал вглядываться в мост. Вся долина реки была сплошь залита водою, и мост тонкой ниточкой протягивался поперек водной скатерти. На другом берегу виднелась деревня Белый Берег. Никакого движения на мосту не было заметно. Цело ли полотно или нет? Раздумывать было некогда, и я пустился в путь по мосту, ожидая на каждом шагу встретить зияющий просвет, могущий остановить меня. Вот я уже на середине моста, и тут вижу, что одного козлового устоя нет и полотно моста, покоробившись, опустилось до самого уровня воды. Вода стремительным потоком переливалась через полотно, покрывая его вершка на два и шириной около сажени. Эта неисправность и была, следовательно, причиной отсутствия движения по мосту.
Осторожно ступая по накатнику, из которого состояло полотно моста, и испытывая каждым шагом прочность настилки, я благополучно перебрался через опасное место и беспрепятственно затем достиг противоположного берега.
В деревне Белый Берег, как я узнал ранее, был волостной комиссариат, от которого надо было быть подальше. Я решил не останавливаться и пройти деревню, а отдохнуть, уже выйдя из нее.
Дорога на Пацевичи мне была известна: она шла вдоль правого берега реки Ислочи. В бытность мою начальником штаба армии, я сопровождал командующего армией во время объезда передовых позиций, и мы были в деревне Пацевичи, то есть, вернее сказать, на месте деревни, так как она давно уже была почти что сравнена с землею, и место ее обозначалось только одиноко торчащими печными трубами.
Присев под деревом удорожной канавы, я решил отдохнуть основательнее, так как прошел уже двадцать верст по сильной жаре в теплой одежде и был весь в испарине. В это время я заметил, как из деревни вышли два человека с маленькими мешочками за плечами и направились по дороге, у которой я сидел. Поравнявшись сомною, они поздоровались испросили, куда я иду. Я сказал, что в Пацевичи, и при этом сам спросил, хороша ли дорога. На это младший из них, парень лет тридцати, не более, заметил мне, что он сам из Пацевичей, что по той дороге, по которой я хочу идти, пройти нельзя, так как Ислочь затопила ее выше пояса, а если я хочу туда пройти, то они могут показать мне хорошую дорогу, так как идут туда же, один в самые Пацевичи, другой в Бакшты.
Я благодарил судьбу, которая послала мне таких нужных спутников, и тотчас же, несмотря на усталость, тронулся в дорогу.
Спутники мои оказались жителями бывших деревень – Пацевичи и Бакшты, выселенными во время войны в ближайший тыл и жившими работой в различных тыловых организациях. Когда война окончилась, они оказались без заработка и пошли на свои пепелища устраиваться для новой жизни. На месте больших цветущих деревень оказалась «мерзость запустения». Жилища сожжены или разобраны по бревнышкам, сады вырублены, поля и огороды исковерканы окопами, ни скотинки, ни птицы. Деньги, какие были прикоплены на работе, быстро пошли на убыль при покупке хлеба; за деньгами последовала и одежда. Будущее представлялось в самых мрачных красках: что же будет дальше, когда продастся последняя одежонка? «А что же, помирать будем», – был покорный ответ младшего из моих спутников.
