Субъект этот, провинциал очевидно, не имел представления о том настроении, которое царило в Варшаве. Письмом его я не воспользовался, да и надобности в этом не видел: на Польшу я смотрел лишь как на этап моего дальнейшего пути. Судьбе угодно было, чтобы я задержался в ней несколько дольше, чем хотел.
Глава II. В Отвоцке
Отвоцк, вернее Новый Отвоцк, – дачное место варшавской буржуазии, в двадцати пяти верстах от Варшавы, в сосновом лесу на песчаном грунте. Местность действительно сухая и здоровая. Дачи были вытянуты в два, местами в три ряда вдоль железной дороги, и каждая окружена значительным участком леса.
Дача, где помещался санаторий, который приютил меня на полтора месяца, принадлежал бывшему офицеру лейб-гвардии Уланского Его Величества полка Полянскому; состоял он из небольшого деревянного дома с мезонином. Внизу было четыре довольно просторных комнаты, из которых одна служила столовой, а три остальных – дортуарами
[101]. Наверху жила семья владельца дачи, состоящая из него, его жены с маленькой дочкой и невестки. Сам он большей частью жил в Варшаве, дамы же заведовали хозяйством санатория и жили в нем безотлучно.
Когда я прибыл в санаторий, в нем было 28 человек пансионеров, исключительно военные, человек шесть-семь были поляки, остальные русские. Большей частью молодежь в возрасте 25–35 лет, лишь двум человекам было за сорок, моего же возраста не было ни одного. Прибыли они в санаторий главным образом с Северо-Западного фронта, меньшинство с Украины после падения гетмана Скоропадского
{156} (недолго продержался он, действительно оправдав свою фамилию).
Приняли меня в санатории очень радушно. История моего бегства, значительно преувеличенная в отношении испытанных мною лишений, предшествовала моему появлению, и весь персонал, по-видимому, задался целью восстановить якобы утраченные мною силы и здоровье; что я был несколько утомлен после моего путешествия – это верно, что же касается питания, то во время моего пути я питался немногим хуже, чем сидя на месте в Тверской губернии, и если не был в хорошем теле, то это было результатом недоедания почти в течение целого года под «благодетельной» властью большевиков.
Нет худа без добра: надо признать, что большевистский режим в продовольственном отношении многим послужил на пользу. Люди, страдавшие ожирением, совершенно избавились от этого недуга. Как-то, будучи еще в Петрограде, я в беседе с одним знакомым доктором высказал предположение, что ему, должно быть, часто приходится теперь иметь дело с расстройствами пищеварения, вследствие непривычного для многих исключительного потребления черного хлеба. Он на это возразил мне, что как раз наоборот, исчезла атония кишок, а застарелые катары как рукой сняло.
Я не нуждался в таком курсе лечения, и результатом его у меня было постоянное присутствие хорошего аппетита.
В Отвоцке я нашел полное удовлетворение. Пища была обильная и здоровая, давалась пять раз в день: в 8 часов утра кофе (конечно, ячменный) с молоком и хлеб с маслом, в 11 часов – горячее молоко с хлебом, в час дня – обед из двух блюд (суп и мясное), по воскресным дням добавлялось сладкое, в 4 часа дня – чай с хлебом, в 8 часов вечера – ужин из двух блюд (суп и овощи или макароны, лапша, вареники и т. п.) и чай. Узнав, что я поднимаюсь обычно в 6 часов, любезные администраторы позаботились оставлять мне с вечера чай и бутерброды.
При подобном питании я быстро забыл свои физические лишения и своим видом мог служить живой рекламой для санатория.
Свободное время, в промежутках между принятиями пищи, пансионеры проводили за чтением, игрой в шашки или в шахматы и обменом своими воспоминаниями из недавно пережитого. Никаких политических споров ни разу не слышал, никакой розни между русскими и поляками не замечал, жили очень мирно и дружно.
Обычной «животрепещущей» темой для разговоров были события на ближайшем фронте генерала Юденича
{157}. Помимо газетных известий, пищу для них давали слухи, проникающие из среды еврейского населения
{158}. Слухи эти имели непосредственное отражение на курсе нашего рубля и разных других денежных знаков, принесенных ими, керенок, карбованцев, вандамок
{159} и прочих. Курс рубля, бывший при моем приходе в Гродно рубль за немецкую марку, в Варшаве опустился до двух рублей за марку, причем польские марки номинально были в одной цене с немецкими, хотя в общем предпочтение отдавалось последним.
