Просьба переводчика, оказывается, состояла в том, чтобы меня приняли на экстренный поезд, доставивший немецкую делегацию и возвращавшийся порожняком в Крейц, ближайшую узловую станцию.
Железнодорожные агенты не усмотрели никаких препятствий к этому, и я таким образом продолжал свой бесплатный путь в экстренных поездах до Крейца, где этому благополучию моему пришел конец.
Прежде всего, станционные власти пришли в недоумение, каким способом я оказался на перроне станции без пассажирского билета: ни уезжающий, ни приехавший, как будто с неба свалился. С большим трудом, при далеко не совершенном владении немецким языком, удалось мне объяснить им это загадочное обстоятельство, и мне было разрешено взять билет (теперь, конечно, за плату), для дальнейшего пути в Берлин, причем немалую помощь благополучному окончанию этого казуса послужило, во-первых, удостоверение Довбор-Мусницкого, личность которого, видимо, пользовалась уважением немцев; во-вторых, удостоверение швейцарского Красного Креста, где я именовался генералом, с фотографией, подтверждающей, что предъявитель сего документа действительно носит это звание, о чем по внешнему виду никак нельзя было предполагать.
Нам, привыкшим к большим расстояниям нашей родины, заграничные пути кажутся всегда очень короткими. Так и для меня показался кратким путь до Берлина. Быстро промелькнул перед моими глазами целый ряд мелких станций с прилегающими к ним небольшими городками, залитыми ярким солнцем теплого майского дня. Миновали мы Кюстрин-на-Одере с его устарелыми укреплениями, в казематах которого отбывал когда-то свою епитимию Фридрих Великий
[110], и к четырем часам дня показались бесконечные предместья Берлина, с редко разбросанными домиками, утопавшими в аккуратно распланированных фруктовых садах. Затем, мало-помалу, они сменились городскими многоэтажными домами и широкими улицами, обсаженными деревьями. Поезд шел уже не по насыпи, а по высокому виадуку.
Первый визит мой в Берлин был намечен к генералу Потоцкому, которого я знал только заочно. Адрес его, конечно, мне был известен. Это был какой-то отель на Фридрихштрассе
[111], и я предполагал, доехав до конечного пункта дороги, без труда найти, что мне нужно. Участившиеся остановки поезда, сопровождаемые постепенным опустением вагона, я объяснял себе пригородными станциями Берлина и решил выждать выхода последних пассажиров. Но вот миновала станция Зоологический сад, Фридрих штрассе, еще какая-то. Хотя я и не имел понятия о плане Берлина, но эти названия ясно свидетельствовали, что мы уже в городе. Выждав еще одну, я вышел наудачу, не помню хорошо, где именно. Спустился вниз на улицу и у первого попавшегося на глаза носильщика спросил, как мне пройти на Фридрихштрассе. Он ответил, что мне надобно сесть в поезд Ringbahn, и выйти на третьей станции. На мой вопрос, что нельзя ли пройти пешком, он критическим взором окинул мой туго набитый альпийский мешок и саквояж и объяснил мне, что до Фридрихштрассе по крайней мере два километра и мне с вещами не дойти. Это было мое первое приключение, как я называю, пошехонского характера, но не последнее, так как впоследствии не один раз незнанье заграничных порядков сопровождалось подобными недоразумениями. Но беда была невелика: поезда Ringbahn ходили каждые две минуты, и билет стоил всего лишь 20 пфеннигов, и я через четверть часа был уже на Фридрихштрассе, где без труда нашел искомый отель.
Генерала Потоцкого не было дома, кроме него мне не к кому было обратиться, и я решил его ждать. Слава Богу, что отельная администрация, несмотря на мой мало презентабельный вид, допустила меня в здание, а то бы мне пришлось ждать на улице. Чтобы не пропустить Потоцкого, я расположился в коридоре у дверей его номера, не решаясь покинуть этот пост, хотя голод уже порядочно давал себя знать: ведь после утреннего кофе и легкой закуски, предложенной мне американским полковником еще задолго до полудня, я ничего не ел, а шел уже шестой час.
Часа через два такого ожидания в коридоре показался высокого роста очень моложавый блондин с энергичными, правильными чертами лица, мельком окинул меня, как мне показалось, недоумевающим взглядом, и, остановившись у двери, против которой я сидел на своем мешке, стал отворять ее. Сомнения не было: это был генерал Потоцкий.
– Вы генерал Потоцкий? – спросил я его и на его утвердительный ответ назвал себя.
Он не встретил меня такими откровенными словами, как Довбор-Мусницкий, но прием его своей сердечностью напомнил мне только что пережитое мной в Познани. Он тотчас же предложил мне, в ожидании лучшего, разделить с ним его номер, в котором, кроме кровати, была еще софа, причем хотел уступить мне кровать, на что я, конечно не согласился. На столе появились всякие вкусные консервы и горячий чай.
Потоцкий был уже знаком с моими приключениями, так как прочел записку, представленную мной через него генералу Щербачеву, и мне оставалось только рассказать ему, каким способом удалось мне покинуть Польшу и какой прием оказал мне Довбор-Мусницкий в Познани.
Он, со своей стороны, сообщил мне, что в Берлине находился уже генерал Монкевиц, командированный из Парижа Щербачевым для участия в междусоюзнической комиссии по ликвидированию наших военнопленных, находящихся еще в Германии, и что к работам этой комиссии предполагается привлечь и меня.
Глава III. В Берлине
Около девяти часов утра следующего дня мы с Потоцким отправились в его миссию, которая временно помещалась в здании бывшего нашего посольства: 20, Унтер-ден-Линден
{187}. Здание это после позорного Брестского мира было занято большевистским посольством, но после поражения Германии и с прибытием союзных представителей большевики должны были убраться восвояси, и помещение опустело.
Как я узнал уже на месте, миссия генерала Потоцкого, действовавшая под флагом Красного Креста, возникла исключительно благодаря его личной инициативе.
Потоцкий и персонал его миссии прибыли в Берлин из Киева в числе пассажиров тех четырех поездов, которые немцы, отдавая Украину во власть петлюровцев и большевиков, предоставили русским беженцам
{188}, которых ожидала как с той, так и с другой стороны короткая и жестокая расправа.
