Полное трагизма, по рассказам счастливцев, попавших на эти поезда, было следование их по Украине, при полном расстройстве железнодорожного движения, с частыми и длинными остановками на станциях, переполненных ордами разнузданной солдатни. Только присутствие немецких солдат, сохранивших еще кое-какую дисциплину, спасало беженцев от насилия.
Несколько дней тянулось это полное тревоги путешествие; вздохнули беженцы свободно только тогда, когда прибыли в пределы хотя и революционной, но сохранившей внутренний порядок Германии.
В распоряжении Потоцкого, не знаю каким путем, оказалось около шестидесяти тысяч рублей из сумм Красного Креста, и с этими средствами он решил организовать бюро для направления наших военнопленных на противобольшевистские фронты. Инициатива его была приветствуема представителями союзников в Берлине, которые были поставлены в немалое затруднение при выполнении своей задачи по отношению к нашим военнопленным за отсутствием какого-либо нашего центрального органа. Генерал Щербачев не замедлил санкционировать принятые меры, и, таким образом, миссия Потоцкого начала функционировать официально. Для руководства ее деятельностью, Щербачев командировал генерала Монкевица, снабдив его надлежащими инструкциями.
Миссия состояла из двух отделов: один специально военный для отправки военнопленных, другой – Красного Креста для санитарного наблюдения за лагерями, в которых они находились. В первом отделе кроме Потоцкого было еще два офицера Генерального штаба, полковники Свистунов
{189} и Сияльский
{190}, прибывшие с Потоцким из Киева, и несколько молодых офицеров, прикомандированных из числа военнопленных. Во втором отделе были исключительно гражданские чины: барон Врангель, барон Остен-Сакен
{191}, доктор Аксенов, сводный брат генерала Глобачева, князь Урусов, Веревкин-Шелюта и еще два-три лица, фамилии которых не помню. Для письменных работ были привлечены, тоже из среды киевских беженцев, две дамы. К организации отправления военнопленных я вернусь ниже.
Первой заботой моей был поиск местожительства. Вопрос этот разрешился очень быстро и благополучно. Веревкин-Шелюта, богатый могилевский помещик, бежал из Киева на одном из тех четырех поездов, о которых я упоминал выше. Бежал он с семьей, состоявшей из жены и двух малолетних детей. В Берлине в это время многие зажиточные люди, разоренные войной, вынуждены были сильно сократиться в своих расходах, и для пополнения своего бюджета отдавали внаем лишние комнаты в своих квартирах, то есть делали то же, что мы в Петрограде при большевиках. Некоторые, имевшие дачи или какое-либо пристанище у своих родных, уступали целиком свои квартиры. Веревкину удалось найти такую квартиру на Маасенштрассе, состоявшую из семи комнат. Для его семьи был достаточно четырех-пяти, остальные он предоставлял жильцам. В одной из этих комнат жил уже доктор Аксенов, а вторая была предложена мне. Таким образом, я, без долгих поисков и хлопот, в тот же день нашел себе кров.
Вечером мы с Потоцким отправились к Монкевицу, который жил в отеле неподалеку от миссии. Монкевиц, мой старинный сослуживец по Генеральному штабу, так как мы единовременно окончили академию и по окончании ее служили в Варшавском военном округе, не видел меня с самого начала войны. Он не сразу узнал меня, хотя и ожидал моего прибытия в Берлин, до того изменилась моя наружность. Он сообщил мне, что Щербачев прикомандировывает меня к миссии Потоцкого для участия в работах междусоюзнической (interallière) комиссии, с содержанием в 1000 франков в месяц, что составляло по курсу 3500 марок, икроме того, распорядился выдать мне единовременно пособие в размере 2000 марок для обзаведения гражданским платьем, так как, действительно, тот костюм, в котором я щеголял, совершенно не подходил к новой обстановке; хорошо еще, что я обеспечен был уже квартирой, а то, пожалуй, не всякий отель принял бы такого подозрительного по внешнему виду постояльца, как я.
С Монкевицем в Берлине был его младший сын, юноша двадцати двух лет, который был при отце на Румынском фронте во время революции и затем, после большевистского развала армии, эмигрировал с ним, вначале в Швейцарию, а затем поступил во французский Иностранный легион и, участвуя в последних боях на Западном фронте, был отравлен газами. Французское военное начальство, из любезности к отцу, прикомандировало его к своей военной миссии в Берлине. Искренне позавидовал ему: хоть один из членов семьи был при нем, не был он так одинок, как я. Между прочим узнал от Монкевица, что в Берлине находится генерал Воейков
{192}, и я решил повидать его, так как он был всегда любезен и приветлив ко мне в былое время.
