Метеором промелькнул генерал Бискупский
{219}. Что он делал и зачем приезжал – не припоминаю.
Кроме этих лиц, былое служебное положение которых говорило за их благонадежность и к которым миссия не могла относиться иначе, как с полным доверием, почти ежедневно посещали ее загадочные личности с предложением своих услуг для борьбы о большевиками. Помню, как однажды, в отсутствие Монкевица, явился ко мне молодой человек, вполне приличной наружности и очень благовоспитанный и отрекомендовавшийся Дидерихсом
{220}, бывшим лейтенантом флота, и предложил снабжать миссию агентурными сведениями о большевиках. Говорил, что состоит в постоянной связи с контрреволюционными организациями в Совдепии, что он не новичок в деле агентурной разведки, что ему еще во время войны удалось раскрыть многие шпионские ячейки Германии, что капитан первого ранга Альтфатер
{221}, состоявший в Морском штабе Верховного главнокомандующего, был тайным агентом немцев, и отравился тогда, когда его измена была обнаружена, что не кто иной, как он, Дидерихс, лично убил Володарского, убийца которого не был открыт
{222}, и тому подобное. Наряду с подобными небылицами в его разговоре проскальзывали и такие замечания, которые свидетельствовали о его действительной осведомленности в некоторых делах. Субъект был, безусловно, подозрительный. Если это и был враль, то враль опасный. Неудовлетворенный сдержанным приемом, который был оказан ему в миссии, он куда-то скрылся, и я о нем потом ничего не слышал.
Забегая несколько вперед, упомяну еще о приезде в Берлин генерала В. И. Гурко, покинувшего Россию по приказу Керенского еще летом 1917 года. В первых числах октября 1919 года я получил от него письмо из Копенгагена, в котором он писал, что, узнав о том, что я нахожусь в Берлине, он просит меня сообщить, долго ли я пробуду в этом городе, так как он очень хотел бы повидаться со мной. В то время был уже решен мой отъезд на Дальний Восток, и я ответил ему, что пробуду только до конца октября. Приехал он дня за два до моего отъезда. Беседовал я с ним раза два-три, он поручил мне передать словесно адмиралу Колчаку некоторые свои наблюдения относительно настроения против большевиков в Германии, наблюдения, по моему мнению, сильно страдающие оптимизмом. В нем проглядывала так называемая немецкая ориентация. На мой вопрос, почему он устраняется от активного выступления, тогда как его имя и репутация могли увлечь за собой массы, он ответил, что смотрит на себя как на резерв, время действия которого еще не наступило. По всей вероятности, устранялся он от выступления потому, что все первые роли в то время были разобраны, а на вторые он не хотел размениваться. В этом же сказалась и его политическая прозорливость. Несмотря на Временные успехи Колчака, Деникина и Юденича, он видел, что их разрозненные действия не сломят большевиков, и не хотел быть увлеченным в их общем падении. В Берлине у него были совещания с какими-то немецкими политическими деятелями вне правительственных сфер, но в чем они заключались, я не знаю. Реакционные круги Германии в то время были настроены против большевиков. Немцы сознали тогда, что та зараза, которую их главное командование умышленно привило России, перекинулось и на них. Существенной пользы развал нашей армии им не принес. Правда, война затянулась еще на полтора года, но закончилась она все-таки поражением Германии, и к понесенным за этот срок потерям прибавилось еще большее разорение страны. Невольно припоминается пословица: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь».
Перейду теперь к ликвидации наших военнопленных.
Точную цифру наших военнопленных в Германии, ко времени окончания войны, я не знаю, приблизительно она достигала 1 миллиона 250 тысяч человек. После заключения Брест-Литовского мира и освобождения в России военнопленных германцев началась репатриация и наших военнопленных, но производилась она крайне нерегулярно. Отчасти потому, что железнодорожный транспорт в Германии, воевавшей тогда еще с союзниками, в значительной степени обслуживал военные нужды западных армий, отчасти потому, что немцы имели еще надобность в рабочей силе для тыловых работ.
Но, несмотря на желание освободиться от лишних ртов, хотя и при скудном питании, немцы уделяли для этой надобности перевозочные средства далеко не достаточные, к этому надо добавить еще, что после отъезда, по требованию союзников, советских дипломатических представителей из Берлина и эти отправки прекратились.
Таким образом, к лету 1919 года в Германии оставалось еще около 250 тысяч военнопленных, размещенных в целом ряде барачных лагерей. Работы тогда уже прекратились, и военнопленные в полном бездействии ожидали своей очереди отправки.
