У нас на корабле невозможно было применять подобную меру, пришлось удовлетворяться взаимными свидетельскими показаниями опрашиваемых, и многие лица так до конца и остались под сомнением.
Некоторые не удовлетворялись присвоением себе офицерского звания и, для того чтобы поднять себе цену, нацепляли на себя значки различных высших учебных заведений, мимо которых, по всей вероятности, даже и не проходили. Так, например, один молодой человек из английской группы, именовавший себя штабс-капитаном автомобильного батальона и украшенный университетским значком, однажды совершенно серьезно спросил меня, что такое значит в русском переводе имя Модест
[130]. Когда же я выразил удивление, что он, классик по образованию, не знает этого, то самозванный студент сконфужено ответил, что знать-то он знал, да за время войны позабыл. И таких, как он, среди молодежи было немало. Только среди лиц более зрелого возраста можно было безошибочно определить, был ли он действительно кадровым офицером или нет; офицеры же ускоренного производства во время войны, после четырехмесячных офицерских курсов, мало чем отличались, как в смысле общего, так и военного образования, от той солдатской массы, из рядов которой они вышли.
Таким образом с грехом пополам были составлены именные списки эшелона для представления их военным властям по прибытии «Могилева» к месту назначения.
Но вот, не помню хорошо, на какой день нашего плавания, проснулся я утром от непривычного ощущения, что пароход стоит на месте. Поспешно выскочил на палубу. Мы стояли у самой набережной в гавани, защищенной со стороны моря молом. От низкого берега с рядом высоких каменных зданий, судя по виду пакгаузов и торговых контор, круто взбегали наверх узкие улицы, столь характерные в старинных городах, слева от нас высоко поднимались ярко-желтые отвесные скалы, кое-где на скалах и на противоположном берегу виднелись укрепления отжившего типа. Мы были в бывшей твердыне мальтийских рыцарей – Ла-Валетте
[131]. Нет сомнения, что защита острова, этого опорного пункта английской эскадры Средиземного моря, организована согласно современной военной морской технике, но нынешние укрепления не так-то легко отыскать глазом.
Поторопился напиться чаю и отправился на берег. Я вообще избегаю посещения интересных для меня мест в большой компании и предпочитаю осматривать их или в одиночестве, или в сопровождении двух-трех лиц, более или менее одинаковых со мною вкусов, с которыми приятно поделиться своими впечатлениями. В большой компании вы всегда, во-первых, стеснены и временем, и выбором интересующих вас предметов; во-вторых, банальные суждения посторонних нередко расхолаживают интерес и портят впечатление от виденного. Так и теперь: воспользовавшись тем, что большинство пассажиров замешкались на пароходе, я одним из первых ступил на берег и прежде всего отправился к той отвесной ярко-желтой скале, которая привлекла мое внимание с парохода. По счастливой случайности, я, не имея в своем распоряжении путеводитель, напал сразу на одну из достопримечательностей Ла-Валетты, которую большинство моих спутников проглядело. Я говорю о лестнице, высеченной в скале и ведущей до верхнего плато, на котором устроен парк. Лестница эта поднимается винтообразно, то выходя на свет Божий, то врезываясь туннелями в недра скалы. Рядом с ней устроен лифт, но я, разумеется, не воспользовался им. Парк наверху скалы сам по себе неважный: деревья приземистые, чахоточного вида, посаженные, как в цветочных горшках, в ямах, выбитых в сплошном камне и наполненных при носной землей, но зато вид оттуда на противоположную сторону гавани, на море – бесподобный. Оттуда я пересек весь город, кстати сказать, небольшой, с узкими улицами и тесно прилепленными один к другому домами. От многих из них так и веет Средними веками. Много церквей. По улицам сновала уже довольно многолюдная толпа прохожих особой расы: мальтиотов
{244}, смесь римлян и греков, не без примеси, должно быть, и восточной крови. Привлек мое внимание убор мальтиоток: представьте себе целый фордек
[132], около аршина
[133] в диаметре, который прикреплен каким-то образом за плечами и держится торчком. Женская фигура как бы сидит в детской колясочке. Как платье, так и этот оригинальный аппарат обязательно черного цвета. Как мальтийские матроны управляются с ним во время ветра, столь обычного на этом острове, открытом для всех бурь, – это их секрет
{245}.
Дойдя до окраины города, противоположной гавани, я увидел, что с суши он обнесен сплошной оградой устаревшего типа времен Вобана
[134]. С крепостного вала на большое расстояние была видна окрестная местность, ровная, безжизненная, серо-желтого цвета, напоминающая собой окрестности Севастополя. Полагаю, и время было неблагоприятное: начало зимы. Быть может, весной и летом картина другая.
На обратном пути, уже по указанию одного сведущего человека из пассажиров, посетил я часовню, внутреннее убранство которой состояло из костей двух тысяч человек, убитых и умерших от ран во время вековых войн этой твердыни христианства против ислама. Все карнизы были унизаны сплошными рядами белых черепов с вечной улыбкой смерти на оскаленных устах. Стены были покрыты, как кружевом, причудливыми узорами, составленными из берцовых костей, ребер, ключиц идругих более мелких костей. Итальянец аббат любезно давал объяснения на английском языке, и в заключение так же любезно предложил внести посильную лепту на поддержание часовни.
Затем я посетил дом Совета Мальтийского ордена – старинное здание, интересный музей Средних веков. Главная достопримечательность – зало, в котором происходили общие собрания рыцарей. Зало напоминало базилику католического храма; в конце его, противоположном вход у, возвышалась эстрада, наподобие алтаря, а прочее пространство было занято креслами с проходом между ними посередине. Высокие готические окна в стене с правой стороны от входа проливали волны света на гигантские гобелены, которыми были сплошь покрыты остальные стены зала. Сюжетом гобеленов были сцены из исторического прошлого ордена. Человеческие фигуры по крайней мере в полтора раза более натуральной величины. Не удалось мне узнать, к какой эпохе относятся эти чудные произведения искусства, но, судя по свежести красок, не думаю, чтобы они были очень давнего происхождения.
