Всевышнего избрал ты прибежищем твоим;
К сожалению, Костик тренировался больше, чем я. Ему бы в боях без правил участвовать. Прыгать сопернику на макушку и крестом глаза выдавливать.
Как ни пытаюсь вырвать шест из «ослабевших» пальцев противника, пальцы отнюдь не слабы. Вцепились в палку так, что аж побелели. Укусить его что ли?
Святоша, как пылинку, стряхивает мое тело и одним движением поднимается на ноги.
Не приключиться тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;
Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих:
Я тихонечко отползаю назад. Поднимаюсь и отскакиваю от очередного удара.
Больше всего хочется дать по морде этому экзаменатору. По этой наглой железобетонной морде. Нельзя с таким незаинтересованным лицом людей палками бить. Хоть бы капля сочувствия! Да, черт с ним с сочувствием!
Где злорадство?
Где торжество?
Чтоб тебе пенальти по причинным местам все время пробивали!
– Сестра Литиция, продолжайте.
Ах да, отвлёкся:
На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;
На аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.
Что там дальше?
Вспоминай, иначе не выйдешь из этой тюряги божественной!!!
Что-то Богомол лапками больно быстро машет. Активизировался. Шест мелькает так резво, что голова начинает кружиться.
Хоть бы вспотел он, что ли.
«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его;
Защищу его, потому что он познал имя Мое.
Резкий выпад позволяет шесту ударить меня по лбу. Как обидно.
Валюсь на пол. Громко вою.
Ох, как хочется тебе в ответ по колокольне врезать, чтобы все колокольчики фальцетом зазвенели!
Но договариваю:
Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби;
Избавлю и прославлю его,
Долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое».
Лукреция подбегает и садиться рядом. Запипикайте тут, какая быстрая. Точно в нападающие поставлю. Ощупывает мой лоб, ноги. Задыхаюсь от боли. На глазах выступают слезы.
– Подвернул лодыжку. И голова кружится, – говорю слабым голосом.
Первой на моего мучителя набрасывается Оливия:
– Святой отец, что вы тут устроили?! Избили блаженную! Она – свет нашего монастыря! Как вы можете!
Святоша опускает шест и покаянно качает головой.
– Прошу простить меня, сестра Литиция. Я не намеревался причинить вам боль.
И тут появляется тяжелая артиллерия. Жозефина всей силой своего бюста отталкивает Богомола от меня и желает ему всех кар небесных:
– Вы обязаны принять сестру Литицию в помощники! Она ни разу не сбилась!
– Вообще-то сбилась, и было более трех касаний, – на лице у него пронизывающее недоумение. Он пятится, прикрывая отступление палкой.
Но с нашим Халком не так-то просто договориться. Жозефина одной рукой хватает Святошу за ворот и приподнимает над полом. Преподобные ножки пытаются дотянуться до пола носочками и не достают. В бою без правил она бы победила.
– На территорию монастыря Святого Павла вход с оружием запрещен, – раздается голос Авроры.
– Это не оружие.
– Значит, вы на палку просто опирались, и не было трех касаний?
– Да что вы, все… – хрипит Преподобный и потихоньку синеет.
Жозефина его аккуратненько встряхивает.
То ли монашкам действительно за меня обидно, то ли они просто очень хотят от меня избавиться. Прям так, чтоб раз и навсегда. Но продавливают они настойчиво.
Богомол примеривается, явно собираясь разогнать девичье сборище шестом, но меняет решение и лепечет посиневшими губами:
– Хорошо. Согласен. В псалмах она не ошиблась. Может мне ассистировать.
Я уже не могу скрыть победной улыбки.
Вокруг раздаются одобрительные крики. Девочки по очереди подходят и обнимают меня. Даже старушка Аврора. Она больше всех радуется.
Последним извиняется Святоша. И крестом меня осеняет.
Он очень старается сохранить лицо. Но по дрожанию в углу рта понятно, что он видел мою улыбку. И притворство тоже разгадал.
Но симулирую я замечательно. Особенно вывих лодыжки. Это профессиональное. Этому каждый игрок сборной учится в первую очередь.
А у кого нет доказательств, тот – Константин.
10. Топор и парочка старушек
Одержимый ребенок выглядит совсем обычно. Не капает черной слюной на пол, не носится по стенам. Он тихонько хихикает, иногда переходя на хохот.
Веселый такой мальчик шести лет.
Только слишком веселый. Именно поэтому позвали Константина.
– Он не ест. Пьет только молоко. И… сами видите… – мать мальчика размазывает по лицу слезы. Выглядит это мерзко и неприятно. Гораздо хуже, чем хихикающий пацан.
– Почему сразу не сообщили?
– Не поняла я сразу. Он же спокойный.
Именно в этот момент ребенок демонстрирует гиенье лаянье и адский хохот. С распространением слюны на окружающих. Да ему можно в кино озвучивать злодеев.
– Какие еще изменения в поведении?
Смотрю на Святошу с невольным уважением. Сейчас он ведет себя, как грамотный полицейский. Четко формулирует вопросы, говорит по существу, не впаривает бедной матери брошюрки с адресом монастыря и не склоняет к ежесекундному визиту в церковь.
Мать мальчика – широкая, властная женщина с грубыми руками. Отец – работник мануфактуры, бородатый и лохматый настолько, что брови срослись, закрыв глаза. Две маленькие злобные точки светятся из глубины черных немытых волос. Типичная неблагополучная семья живет в страшном древнейшем домике на краю города. Из каждого угла воняет бедностью, апатией, Гюго и Достоевским. Сюда бы топор и парочку старушек…
Пока Константин ведет допрос, я вспоминаю сериалы про бандитский Петербург и Бригаду. Надо осмотреть дом, проверить личные вещи. Что еще?
Никогда не любил полицию.
И я остаюсь сидеть рядом с юным Джокером, привязанным к кровати за руку. Мальчика жалко. Он просто смеётся, а они его сразу веревкой. Как козу, какую-то.
– Может, ему просто весело?
На меня с недоумением смотрят три пары глаз. А пацан опять смеётся. Мать подбегает и суёт в рот сыну кляп.
