Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие,
Ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут.
С тоской смотрю на ногу пациента.
Слишком костлявый.
То ли дело ляжки Богомола! Жареные под кисло–сладким соусом.
Алиса, мясо насекомых считается скоромной пищей?
Оно вообще считается мясом?!
Уповай на Господа и делай добро; живи на земле и храни истину.
Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего.
Эдмонд Мелтон мечется по кровати и огрызается.
Лицо его меняется, превращаясь в обезумившею маску.
Я на всякий случай проверяю ружье.
Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит,
И выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень.
Рот у пациента растягивается, занимает треть головы и похож на бездонную чёрную дыру. К тому же он орёт. Громко и мерзко. Как солист Demy Burger.
Покорись Господу и надейся на Него. Не ревнуй успевающему в пути своем, человеку лукавствующему.
Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло,
Он разрывает веревки и кидается на Преподобного.
Богомол сбивается, подмятый под нападавшего.
Этого-то мне и надо. С наслаждением представляю, как одержимый раздерёт Святоше шею, тот превратиться в зомби и почешет по улицам вынимать из прохожих мозги.
Ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю.
Прицеливаюсь и стреляю. Пуля попадает в спину Эдмонда Мелтона. С хрустом разносит его грудную клетку в клочья.
И, кажется, проходит насквозь. Потому что Константин, спихивающий с себя тело, залит с ног до головы ошметками внутренних органов и частями внешних.
Он смотрит на меня очень неодобрительно.
И сейчас точно начнет ругаться.
Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его.
Заканчиваю молитву.
Пациент скорее мёртв, чем жив. Так что можно больше не париться. Верно?
Лапки вверх.
– Я тебя защищал! – я всегда говорю только правду. И это неоспоримое алиби.
Богомол протирает лицо, от чего разводы становятся еще более зловещими. На его плаще следов пациента почти не видно.
Я был прав, цвет выбран не напрасно.
Только свистни, он появится.
Красный плащ!
Константин сплевывает на пол. И шепчет что-то сквозь зубы.
Мне не послышалось?!
Он матюкнулся?!
***
За выстрел мне собираются отрезать еще один палец.
Черт, у меня так конечностей не хватит!
Но убийство есть убийство, и я гадаю какой из оставшихся будет следующей жертвой.
Подумываю сбежать от этого садиста с манией креститься. Кажется, он хуже любого одержимого.
Ну, какой еще человек потащит тебя на экзекуцию, в благодарность за спасенную жизнь?!
И знаете, что он сказал?
– Вас надо бы отлучить от церкви пожизненно. Но только в ней ваше спасение, сестра Литиция.
И так мне грустно стало, будто проебал я свой единственный шанс на спасение.
Мы с плясками тащимся в собор Святого Павла на следующий же день после похорон Эдмонда Мелтона.
Возмущаюсь, почему меня нельзя просто посадить на пару лет в тюрьму! Зарешеточную бодягу я бы перенес лишь слегка поднатужившись, а вот новые пальцы точно не отрастут.
Но тут всплывает предыдущее дело.
23. Кто так будит?!
За день до свадьбы невеста Вильгельма IV решает посетить собор Святого Павла, чтобы причаститься и исповедаться. Само самой мы с Константином натыкаемся на нее у входа в церковь. И все, как умалишенные, радуемся данному факту. Особенно я.
Выяснить от кого могла забеременеть графиня не удалось. О таких вещах мало кто сплетничает. Богомол бросает меня и решает надавить на нее в церкви.
Жду их больше часа, слоняясь между белоснежными колоннами и задирая голову на раскрашенный потолок. Избежать наказания мне удается исключительно временно. Как только Преподобный вернется, сразу же потащит меня в медицинский блок. К Пионике и врачу с усами.
Но пока я свободен и даже не убегаю.
Увидев Аделаиду на пороге собора, остолбенело не только мое тело. Даже Святоша споткнулся на нравоучении.
Девушка прекрасна, словно ангел, спустившийся с фресок на стенах. И я не могу уйти, пока не выясню, что с ней.
Графиня Аделаида выходит расстроенная. Она плачет и не может остановиться. Не капли облегчения от раскаяния.
Константин передаёт мне девушку в руки, и шепчет:
– Она рассказала страшные вещи. Не знаю верить ли. Отвезём её домой. Незаметно.
– Это опасно?
– На все воля божья.
Как только входим в гостиную Мейнингеймов рыдания усиливаются.
Константин велит подать чай и застывает, почесывая пальцами переносицу.
Аделаида безостановочно истерит на моем плече.
– Вы должны были ее расспросить, а не доводить до истерики, – не выдерживаю молчания. И женских слез. – Я знаю отличный способ ее успокоить!
– Не стоит, – сжимает челюсти Преподобный. – Не могу вам рассказать всего. Это тайна исповеди. Но ситуация слишком опасная…
В меня воют с удвоенной силой. У меня так ряса промокнет!
Ну ладно, все равно. Только не грусти, красавица. Несмотря на красные веки и явную психическую нестабильность, Аделаида – само совершенство. Идеал в каждом изгибе тела. Это Богиня, а не живой человек.
Я глажу ее по голове, пока она не успокаивается.
За это время нам успевают подать чай и пирожные. Маленькие корзиночки с настоящим масляным кремом. Мне нравится у Мейнингеймов.
– Он заставил меня убить человека, – говорит прекрасная невеста.
Промахиваюсь пирожным мимо рта, и оно прицельно летит Аделаиде в голову. Успеваю отбить его левой рукой, а потом ногой.
На поле нет разницы между игроками. Золотой голкипер может проиграть обычному нападающему из киевского «Динамо». А мяч летит в ворота одинаково красиво, даже если его пинает бездомный паралитик с протезом.
