– Как скажешь.
Я повторил её вздох, но сказал совсем не то, что она хотела бы услышать:
– Пожалуй, я сегодня пойду спать к себе.
Лейла тут же заканючила:
– Легра-а-ад.
– Всё, всё. – Я поморщился. – Так будет лучше. Иди к маме под бок.
Впервые подала голос Маро:
– Или ко мне, сестрёнка.
Лейла принялась переводить взгляд с мамы на Маро и обратно. Я лишь усмехнулся и вышел. Но к себе не пошёл: махнул рукой дядям и Рату, померялся взглядами с Арнузом, стерпел усмешку от Жикара, дождался, когда все разойдутся по своим комнатам. Затем потухли Светочи.
Всё это время я сначала просто стоял, а потом сидел у стены в коридоре. Думал. И чем дольше я это делал, тем меньше понимал, что сегодня произошло. Приди сюда один Кирт и начни требовать у меня отдать то, что я спрятал от Саул, то я бы понял это. Его за этим мог бы послать Домар. Приди с ними сам Домар и прикажи выволочь меня из дома, чтобы задать новые вопросы, я бы тоже это понял: пошёл поперёк отца. Но, какого дарса пришёл Кирт и этот… Хилден?
И, главное, что за глупое требование украсть для них зелья? Да стоит мне только нажаловаться на них старику Фимраму…
На этой мысли я споткнулся. Вот я скажу. И что? Он потребует наказать стражников семьи? А те ответят, что я лгу. Меня потащат разбираться к… Домару? Вряд ли. За дела поместья отвечает Симар. Тот самый Симар, что даже не стал слушать меня в деле с ножом. Что, если Хилден и Кирт и хотели, чтобы я рассказал об их глупом требовании?
Я почувствовал, что окончательно запутался. Растёр лицо.
Да пошли бы они все.
Не буду ничего сообщать. Но и красть ничего не буду. Поглядим, что будет делать на это Кирт. Придёт сюда снова? Надоело быть беспомощным и унижаться.
С этой мыслью я поднялся, огляделся и прислушался. Тишина и темнота. Никого. Но спать я не отправился, вместо этого развернулся в сторону выхода. До утра ещё много времени и хватит бездельничать. Тем более в такой день. У кого-то на сегодняшнюю ночь были грандиозные планы, а времени до утра всё меньше и меньше.
В углу комнаты, где мы обычно ели, я и устроился. Здесь меня не сразу увидят, если зайдут. Да и окон нет.
Сначала я полностью восстановил силы. Энергия буквально рвалась в средоточие, а может мне так казалось после этого месяца скудных крох. Но удовольствие от пронзающих тело нитей заставило охнуть. Словно после долгого выхода за камнем, когда ты хватаешься за кружку и делаешь глоток за глотком. И неважно, что вода тёплая и вчерашняя, от этого она не становится менее вкусной.
Затем пришёл черёд Вуали. Шесть узлов приняли в себя энергию, кожи лица коснулось что-то едва ощутимое. На пробу я прошептал:
– Эй…
И ничего не услышал. Только губы шевельнулись. Через вдох по лицу снова мазнуло.
Вуаль.
– Эй!!!
Даже горло заболело, но я снова ничего не услышал. Судя по тому, что никто не забегал, не ворвался сюда, техника действовала именно так, как и обещал свиток. Да, я пока не могу выполнять её непрерывно, по-мастерски. И что? Мне всё это надоело. Учёба у старика Фимрама хороша, но всё это не стоит тех бед, что продолжают преследовать меня. Плевать на меня. Мало ли было в моей жизни бегства на грани и крови? Беды касаются семьи.
Я поднялся, за десяток вдохов, пользуясь Вуалью через Умножение, скользнул в свою комнату и обратно. Бесшумно, незаметно. Устроился в том же углу с кисетом и жетоном. Закрыл глаза.
Через мгновение я уже находился в лесу жетона. Так же с закрытыми глазами стоял и слушал лес, что шумел вокруг утёса. Затем в эти звуки природы вплелись тихие звуки струн. Конечно я не мог учиться играть на цине. Для этого требовались две здоровых руки. Да и некому меня учить. Мне оставалось разве что дёргать струны, извлекая из них долгие и жалобные звуки. Несколько дней я так и делал, но потом понял, что это издевательство над инструментом.
Старикашка-слуга Раут так описывал этот цинь, что мучить инструмент своим подобием игры было неправильно. Да и не давало мне спокойствия, а только разрушало красоту звуков леса жетона. Потому я уже давно лишь представлял себе эти звуки, вызывал по памяти ту мелодию, что играл старикашка-слуга по моей просьбе. Вряд ли мелодия звучала верно, даже я ощущал, что с каждым разом она меняется, но всё равно выходило неплохо.
Слушая басовитое дрожание струн, я представил, что в моей руке оказывается цзянь. Верный. Привычно, вслепую подцепил клинком цепочку на шее. Сосредоточился. Это не меч, это всего лишь палка. Тренировочная палка, с которой можно только отрабатывать удары. Палка. А мне нужно нарисовать в своём теле созвездие техники. Оно очень красивое, это созвездие, пусть и звёзд в нём совсем немного. Вспыхнуло, звякнуло.
Мне не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть: на цепочке нет ни следа. Всё это уже не раз испробовано. Да и мир жетона совсем не тот, что настоящий. Даже распадись здесь цепочка надвое, в настоящем мире она окажется цела. Проверено на куче вещей.
Повторив всё снова ещё дважды, я выдохнул, успокоил зачастившее сердце. Звуки леса стихли, я буквально заставлял себя по-прежнему «слышать» мелодию циня. В теле снова начало рисоваться созвездие, ярко выделяясь своим свечением на сплетении меридианов. Красивое созвездие. Темноту за закрытыми глазами снова озарила вспышка обращения к Небу. Энергия хлынула в «палку». И сорвалась. Я закусил губу. Ещё раз. Вспышка обращения. Энергия хлынула в «палку цзянь». И я захрипел от боли.
Нет!
Я цеплялся за своё сознание, за эту боль, держался, чтобы не свалиться в беспамятство. Не было Вуали, кто угодно мог слышать сейчас мои стоны, увидеть на кровле отсвет от обращения. Мне нельзя терять сознание.
И я таращил глаза, вглядываясь в полную красных пятен зеленоватую мглу. Она то наливалась тьмой, то светлела. Боль всё глубже и глубже вонзалась в голову, тянулась к сердцу, к средоточию. И вдруг исчезла – я сумел коснуться судорожно стиснутым кулаком кисета, отправляя в него цзянь.
Следующую сотню вдохов я пытался отдышаться. Дарсов меч. Если провернуть всю мою задумку только с Клинком – потренироваться в лесу жетона, вынырнуть из него и ещё раз прогнать технику без меча – то она всего лишь срывалась, когда энергия обращения впустую выплёскивалась из моей руки. Это тоже очень больно, но то была боль привычная – от срыва техники, пусть и земной.
Но стоило мне сегодня добавить к этому цзянь… Похоже, моих уговоров о том, что это палка не хватило. Не зря же «палка» отказалась даже принимать в себя энергию техники. Вот уж не думал, что это может играть роль. Как так? Что за ерунда?
Я пересилил слабость и вскочил. Заметался от стены до стены. Что за выверты у меня в голове? Я могу лгать в лицо Сирку и Домару. А теперь мой же меч отказывается принимать в себя мою же энергию, если я считаю его палкой? Я сплю? Неужели все дело только в моих Указах, а сам по себе я ничего не могу сделать? Но все долговые слуги живут так годами, учатся юлить и выворачиваться в своих ограничениях. Это научились делать все, кого я встречал на своем пути: комтур Дормат, старейшина Ирал, учитель Кадор. Я не могу ждать и учиться этому столько же лет, сколько и они! Выходит, что мой талант в Указах сильнее всего остального и сам по себе я ничего не стою?
