Царевна-Лебедь. Иллюстрация В. Н. Курдюмова, 1913 г. Пушкин А. С. Сказка о царе Салтане. М.: Товарищество И. Д. Сытина и К. 1913 г.
При всем трагизме образ лебедя (или лебеди, ведь в фольклоре, как и у Пушкина, это слово женского рода) очень поэтичен. Прежде всего, это символ невесты в свадебных причитаниях: по народным поверьям, каждому человеку в жизни отпущено определенное количество слез, и просватанной девушке следует их выплакать до замужества, чтобы не пришлось горько рыдать в новой семье; поэтому невеста оплакивает свою девичью вольную жизнь, говоря о себе как о белой лебеди, которая потерялась и прибилась к стае серых гусей. Ту же трагическую фигуру мы видим и в «Слове о полку Игореве»: горе на русской земле персонифицируется и предстает в обличье Девы-Обиды, которая «всплескала лебедиными крыльями».
Славянские представления о лебедях продолжают мрачный ряд. Считалось, что если охотник убьет лебедя, то кара падет не только на него, но и на его детей – их ждет смерть. Более того, даже если дети просто увидят мертвого лебедя – они умрут. Облик лебедя способен принимать водяной, топящий людей. Белый цвет перьев не должен казаться благим, ведь это один из символов смерти (как и свадебная рубаха, в которой ходит лебедушка-невеста: именно в этой рубахе ее когда-нибудь похоронят). Итак, в фольклоре лебедь – воплощение смерти и горя; неудивительно, что на Русском Севере его считали царем птиц.
Славянское представление о лебедях не уникально. Так, в греческой мифологии одним из разбойников, сраженных Тесеем по пути в Афины, был Кикн («лебедь»): такое имя связано с тем, что реальные лебеди – крайне агрессивные и опасные птицы, пара лебедей способна истребить всех птиц вокруг своего гнезда. В этом контексте становятся понятны лебединые крылья скандинавских дев-воительниц валькирий, уносящих души павших воинов с поля битвы; женитьба на валькирии оборачивается для героя катастрофой – как и в фольклоре южных славян, где герой похищает крылья у девы-вилы, желая жениться на ней, но она, найдя оперение, бросает мужа. Наиболее же грозен образ лебеди в финском эпосе: она плавает по реке смерти, а герой, одолевший страшных монстров, гибнет при попытке подстрелить ее. Тема «лебедя и смерти» отражена в распространенном поверье о том, что перед гибелью эта птица поет.
Кукушка и утка
Не менее мрачный и трагичный образ, чем лебедь, – кукушка. Она ассоциируется с безумием – как в фольклорной традиции, так и в современной (вспомним жаргонизмы: «поехал кукухой», «он ку-ку» – то есть сошел с ума). В крестьянской среде бытовало поверье: если кукушка сядет на голову человеку, его ждет безумие.
Мрачный образ кукушки поддерживается легендами и балладами о ней. Она вдовица, и есть несколько версий того, куда девался ее муж: он умер, он утонул, и ее кукование – это безутешный плач (в народе причитания именовали кукованием). Возможно и иное объяснение вдовства кукушки: она сама убила мужа и спрятала его тело под мостом. Другие варианты трагических историй о кукушке повествуют о ее брате (она ждет его с чужбины, но он не вернется, либо напротив – брат проклял ее) или говорят о ней как о дочери, которую прокляла мать (еще сюжет: родители изгнали дочь, она превратилась в кукушку и прилетает домой). Отождествление кукушки с несчастной женщиной было распространено настолько широко, что стало нарицательным для выражения сочувствия к ней (о древних корнях этого образа опять-таки позволяет судить «Слово о полку Игореве»; автор называет плачущую по мужу Ярославну кукушкой).
Далеко в Путивле, на забрале,
Лишь заря займется поутру,
Ярославна, полная печали,
Как кукушка, кличет на юру
[1]. Общеизвестно представление о кукушке как о вещей птице. Причем в ее куковании может содержаться пророчество не только о том, сколько человеку осталось жить на свете, но и о том, сколько девушке ждать замужества. Приметы, связанные с первым кукованием кукушки, напоминают те, что характерны для аиста: если человек весел, сыт и при деньгах (вариант: способен позвенеть ключами), то год будет удачным, если наоборот – это не к добру. Дурная примета – ранний прилет кукушек, он предвещает неурожай и голод.
Колты с изображением утки, держащей в клюве комочек земли. Волжская Булгария, XI–XII вв. Из собрания Национального музея Республики Татарстан.
Не легендарная, а реальная кукушка воспринимается как вестница с того света. В похоронных причитаниях умершему говорят: «Прилетай ко мне кукушечкой»; горюющие о покойных люди могут передавать через кукушку весточку на тот свет или даже слышать в куковании ответ умерших.
* * *
Славянская культура развивалась в тесном взаимодействии с финно-угорской, и это сказалось, в частности, на заимствовании мифа об утке. По всей гигантской территории, где расселились финно-угорские народы, от Европы до Западной Сибири известен миф о появлении земли: вначале были беспредельные воды (в которых иногда обитали один или несколько божественных персонажей), но прилетела утка, нырнула и достала кусочек земли – из нее-то тем или иным образом и возник мир.
Этот образ – утка с комочком земли в клюве – широко представлен в славянском искусстве. Он встречается на височных кольцах и колтах (подвесках для венца), которые принадлежали весьма состоятельным горожанкам. Такие визуальные воплощения мифа творения подтверждают, что в сознании человека эпохи двоеверия не было конфликта двух религий. Ведь по православным праздникам эти же женщины надевали уборы с христианскими изображениями.
Важно отметить, что утка, хотя и считалась творцом мира, не являлась предметом особого религиозного поклонения. Об этом аспекте языческого отношения к творцу мы еще вспомним, когда речь пойдет о Роде.
Символика деревьев
Самые почитаемые деревья – это дуб и береза. Они символизируют мужское и женское начало. Культ их настолько древен, насколько это возможно проследить, и местами он дожил до XIX века в совершенно архаических формах. Дуб, с его широко раскинувшейся кроной, считался природным храмом – возле него совершались молебны, под ним проводились брачные обряды. В некоторых местностях ритуалы под дубом дополняли церковную службу: молодые после венчания шли к древнему священному дереву и трижды его обходили. Иногда – и это не единичные случаи – священники и вовсе осуществляли обряды непосредственно у дуба, а не в церкви: так, проведенные в 1721 году молебствования перед дубом, после которых попы раздали прихожанам дубовые ветви в качестве благословения, вызвали закономерный гнев церковных иерархов.
