* * *
Деревом, отчетливо связанным с нечистой силой, мыслилась рябина. Эту связь, отчасти вредоносную, человек был способен использовать и себе во благо. Рябина – дерево ведьм: обернувшись в птиц, они могут сидеть на ее ветвях. Согласно многочисленным поверьям, ведьмы превращаются в птиц и собак, перекинувшись через куст рябины. На Русском Севере лешего именовали «рябинником», и, по принципу «часть нейтрализует целое», именно рябина от него защищала: ее специально высаживали у домов, чтобы леший не имел власти над живущими там людьми и скотиной.
К рябине прибегали и как к средству магического исцеления, уже известному нам по культу дуба. Высокую и прямую рябину расщепляли, чтобы пролезть сквозь нее; но гораздо больше для этого подходил рябиновый куст – больному следовало протиснуться между его стволами.
Наконец, рябина могла служить важнейшей из магических защит: ею обвешивали дом, вернувшись с кладбища. Народная культура пропитана сильнейшим страхом – боязнью, что умерший потянет за собой живых, а потому все погребальные и поминальные ритуалы направлены на противостояние этому. Ветви рябины не позволяли мертвецу вернуться в его жилище.
Глава 2. Поверья о божествах и духах
Центр и периферия, благо и беда
Язычник ощущает весь мир живым, и иногда эта жизнь проявляется посредством персонализации (например, непонятный стук в жилище – это озорует домовой), а иногда оживляется сам материальный объект (скажем, кусок хлеба). С точки зрения истории религий второй тип мировоззрения – более архаичный, однако и он частично дожил до ХХ века.
Мы рассмотрим эти поверья в несколько непривычном порядке. Традиционно в книгах по мифологии их излагают по принципу «от центра (дома) к периферии (миру мертвых)», а мы пойдем от блага к беде. Как мы уже видели на примере животных и растений, один и тот же образ в мифологии может восприниматься и как благой, и как вредоносный. Это объясняется тем, что мифология – не «мышление», а сложная система эмоциональных переживаний, и чем ярче какой-то образ, тем больший всплеск эмоций он вызывает – восторг и испуг одновременно. Это сочетание противоположностей (в науке его называют амбивалентностью) принципиально отличает язычество от мировых религий, в которых существуют бескомпромиссные Добро и Зло (и любая вещь, отмеченная дьяволом, будет плоха независимо от ее объективных качеств и пользы). В язычестве же абсолютное большинство объектов, персонажей, предметов веры не плохи и не хороши, они обладают сразу всеми свойствами.
Языческий мир состоит из «центра» и «периферии». То, что связано с центром, – максимально благое, это очевидно. Но какова периферия? Если мы посмотрим сказки, то именно в тридесятом царстве (том, что находится за «три умножить на десять» земель) таятся магические предметы и неисчислимые богатства. Так что нельзя утверждать, будто периферия «плоха». Нет, она в чем-то лучше (и порой значительно лучше) центра, но она опасна, она страшит, и взаимодействие с ней может легко погубить…
Однако понятия «центра» и «периферии» – не только линейные. Они еще и возрастные. Центр применительно к человеческой жизни означает человека взрослого, состоящего в браке и имеющего детей. Те, кто еще не стал отцом и матерью, – это как бы «недолюди», и чем они моложе, тем ближе к «тому свету». Наиболее близок к периферии, как легко понять, ребенок во чреве матери, поэтому большинство народов относятся к беременной женщине негативно: она «нечиста», ее жизнь окружена множеством запретов. Младенец и ребенок принадлежат скорее к «тому», чем к «этому» миру, и недаром матери часто сетуют: «Когда ж ты у меня наконец человеком станешь?» Но и старость приближает к иному миру. С появлением первых внуков мужчина и женщина делают первый шаг «туда», они постепенно лишаются ряда человеческих качеств и обретают иномирные, сверхъестественные черты. Любая старуха воспринимается как потенциальная ведьма (и, по опыту фольклорных экспедиций, пожилые более активны в магической и ритуальной практиках, притом что в молодости и зрелости они их, хотя и знали, не использовали).
Однако самая периферийная область самой дальней периферии – это мир мертвых, и потому мы можем сказать, что в традиционном обществе каждый человек одновременно более или менее жив и более или менее мертв. И как мы увидим в дальнейшем, мертвецы тоже бывают разные – благие и вредоносные, причем во вредоносного мертвеца может превратиться добрый человек (трагических обстоятельств, к этому приводящих, мы коснемся в свое время); что самое ужасное, вредить он станет вне зависимости от своей воли и особенностей, которыми обладал при жизни. «Праведников» и «грешников» в язычестве нет, моральные качества человека никак не влияют ни на его место в обществе живых, ни на его посмертную судьбу.
Такая текучесть представлений о благе и беде, живых и мертвых, отсутствие добра и зла в привычном нам понимании, наверное, самое сложное в этой книге.
Так что начнем мы с поистине уникального явления в язычестве – абсолютно благих сил.
Мать сыра земля
Священной силой, отторгающей всякую нечистоту как в прямом, так и в переносном смысле, выступала мать сыра земля. Она не была богиней и вообще не имела персонификации, а также, по сути, обходилась без культа. Говоря о почитании земли в народной культуре, мы подразумеваем землю физическую – почву и дерн, которые воплощали максимально благое начало. Так, крестьяне в поле перед трапезой вытирали руки о землю, уверенные, что она очистит любую грязь (автору этих строк доводилось наблюдать подобное и среди современных туристов), то есть грязь не может уйти в землю, она останется на поверхности. Это же касается нечистой смерти: земля не принимает трупы самоубийц и других людей, умерших «неправильно»; в легендах рассказывается, как она исторгает из себя кости колдуна или гроб с его телом, а в былине о Добрыне и Змее земля не хочет впитывать нечестивую змеиную кровь.
Земля – воплощение непогрешимой истины. Известно выражение «землю есть» в смысле «давать клятву» – в Древней Руси при такой клятве землю реально ели (или целовали). В споре о границах участка человек клал себе на голову кусок дерна и шел по предполагаемой меже – считалось, что если он обманет соседа, то земля его раздавит. Клятва с куском дерна на голове вообще была распространена достаточно широко, она не считалась языческой (так как не связана с почитанием языческих богов) и упоминается даже в славянской версии «Слова» Григория Богослова. Почитание земли настолько органично вросло в народное православие, что мать сыра земля стала отождествляться с Богородицей, и если почему-либо человек не мог исповедаться священнику, то допускалась исповедь земле: он опускался на землю на колени, целовал ее и каялся.
