Так как на этой фазе заболевания разум больше сохранен, чем память, многие больные деменцией могут четко оценить свое состояние. Тогда понимание побеждает отрицание и с возрастающей силой возникает страх. Вы видите, как между вами и окружающими нарастает пропасть. Этот опыт столь болезненный, что его трудно описать словами.
Один сын дал довольно правдивое описание:
«Однажды вечером, вскоре после ужина, я стоял в кухне. Я уложил тарелки, приборы, кастрюли в моечную машину и поставил воду для кофе. Как раз в то время, когда первые капли кипящей воды полились в фильтр, я услышал грохот у двери на веранду. В окно я увидел маму, которая с силой толкнула дверь, оставив ее открытой и бубня что-то непонятное себе под нос, нагнулась, схватила лейку и бросилась в сад.
В комнате был слышен лай собаки. Это было в январе, темно, холодно и ветрено. На маме не было ни кофты, ни куртки. Только я выскочил за ней, как потерял из виду. Через полминуты она пришла, все еще с лейкой в руках. Она вбежала в дом, застыла нерешительно на пороге, затем затопала ногами и выскочила вновь на улицу.
Через пару минут, когда кофе был практически готов, она вернулась в дом. Лейка все еще была в ее руке, она озиралась по сторонам, не видя меня. Я понятия не имел, что она хочет делать, и, судя по всему, ей это тоже было неизвестно. Как маленький ребенок, она начала бегать по дому. И тут я услышал ее голос, громче, чем обычно, полный отчаяния и жалости к самой себе: „Я ничего больше не знаю, я вообще больше ничего не знаю!“»
Иногда отчаяние столь выражено, что некоторые пациенты желают себе скорейшей смерти, ищут того человека, кто мог бы им в этом помочь. Некоторые молят Бога, чтобы он забрал их к себе. Встречаются и крайние высказывания. Отец одного знакомого как-то воскликнул: «Иди в сарай, возьми топор и отруби мне голову!»
В романе американского писателя Джонатана Франзена «Поправки» есть глубоко запоминающиеся места. Отец семейства Альфред Ламперт госпитализирован в больницу с подозрением на деменцию. Навестить его пришел сын Чип. В то время как сын разговаривал в коридоре с медсестрой, Альфред помочился в штаны и стал звать сына. Поскольку тот задерживался, он решил привлечь его внимание.
Он бросил графин с водой об стенку, чтобы кто-то, наконец, пришел.
«Отец, отец, что случилось?»
Альфред открыл глаза и пристально посмотрел на сына. Он открыл рот, но единственное слово, которое он произнес было: «Я...»
Я — Я сделал ошибку — Я одинок — Я мокрый — Я хочу умереть — Я хочу извиниться перед тобой — Я старался все делать как можно лучше — Я люблю своих детей — Я нуждаюсь в твоей помощи — Я хочу умереть...
«Я это не выдержу», — сказал он.
Чип встал на колени возле кровати, взял руку отца. «Смотри, — сказал он. — Ты должен оставаться в больнице еще только одну неделю, чтобы врачи смогли понаблюдать за тобой. Мы ведь должны знать, что с тобой».
Он покачал головой: «Нет, ты должен меня сейчас забрать отсюда».
«Папа, мне очень жаль, но я не могу это сделать сейчас. Ты должен минимум еще одну неделю оставаться в клинике». О! Сколько труда стоила Чипу эта выдержка.
«Кончай с этими призраками, я сказал!» Он облокотился на подлокотники кресла, на котором сидел. «Ты должен помочь мне избавиться от призраков!»
Он смотрел в окно, и было видно, что он готов из него выпрыгнуть. Он хотел получить какое-нибудь оружие, например топор, чтобы избавиться от всего. Как это сын не понимает!
Чип взял в свои руки дрожащие руки отца.
«Я буду с тобой, папа, — сказал он. — Но другое я не могу сделать, извини. Так я не помогу тебе».
(...)
Он плакал от невозможности справиться с наказанием.
«Бог мой, Чип, — сказал он тихо, но решительно. Он понимал, что это, возможно, последний шанс довести до сына свое желание, убедить его в том, что он хотел, пока еще есть силы и ясное сознание. — Я прошу тебя о помощи! Ты должен меня забрать отсюда и избавить от призраков!»
Несмотря на красные глаза и следы от слез, в лице Чипа чувствовались сила и решительность. Это был его сын, который прекрасно понимал своего отца. Они склонил голову и тихо сказал: «Я не могу, папа, не могу».
(Д. Франзен)
Некоторые люди, страдающие потерей памяти, прибегают в повседневной жизни к различным уловкам, например, к использованию «внешней памяти»: записывают свои планы, встречи, используют списки необходимых покупок, уходя в город, всегда держат план с указанием своего адреса. Понятно, что к «бумажной памяти» прибегают те, кто осознает свою забывчивость.
Вспомним старого врача Ювенала Урбино в романе Габриэля Гарсиа Маркеса «Любовь во время чумы», который считает, что его вынудили прибегнуть к помощи, когда он стал многое забывать. Он все же понимает, что недостаточно написать свои заметки, надо еще и знать, куда их положил.
Как только он заметил, что стал забывать некоторые вещи, решил использовать старый совет, полученный еще в институте от преподавателя: «У кого нет памяти, делает ее для себя из бумаги». Но это была недолговечная надежда, ибо его болезнь прогрессировала столь быстро, что он стал забывать, что было написано в записках, которые он рассовывал по карманам. Он бегал по дому в поисках очков, сидящих у него на носу, продолжал крутить ключ в уже отворенной двери, терял нить только что прочитанного, так как забывал предмет обсуждения или развитие отношений между героями. Он понимал, что все больше и больше приближается к неминуемому крушению.
(Г. Г. Маркес)
Последнее предложение говорит о том, что писатель точно знает, что есть лишь небольшой промежуток времени, когда может помочь «бумажная память». Она, как и отрицание забывчивости, является попыткой сохранить свое «Я».
Временная потеря памяти имеет и некоторое щадящее значение. Небосклон, полный туч и печали, жалости к себе, отчаяния и неизмеримого одиночества, всего, что приносит забывчивость в существование, может быстро проясниться, когда ветер «разгонит» эти тучи.
Один пожилой знакомый, психиатр и писатель, также страдающий деменцией, писал в дневнике, представленном нам его дочерью:
«Я очень не в себе и какой-то „пришибленный“. Каждое утро над моей душой расстилается туман. Я не могу больше считать. Я не знаю, какой сегодня день. Я знаю, что у меня еще есть некоторые мысли и склонности, но они не проникают в сознание. Иногда я чувствую, как ко мне возвращается старая жизнь, но затем появляется какая-то грязь, обволакивающая как туман мои мысли. И все же чувствую я себя достаточно хорошо. Если меня не беспокоят, я наслаждаюсь свободой и покоем. Только предстоящая поездка в больницу выводит меня из себя».
«Если меня не беспокоят, я наслаждаюсь свободой и покоем». Проблема в том, что больные деменцией уже не справляются с полной свободой. Они нуждаются в надзоре и сопровождении. Для многих больных это можно представить как две стороны медали. С одной стороны, они чувствуют, что нуждаются в поддержке и помощи, с другой — они не хотят поручать другим руководство своим бытием, так как считают это унижением и капитуляцией перед болезнью.
