— Ваша Светлость, собирайтесь пора спускаться к ужину. — послышался строгий голос воина, незаметно для меня, вошедшего в покои.
Глава 17. Ужин и желание Верховного Эрла
Ты доведешь меня до дна
Бутылки синего стекла.
Ведь сердце в соре с головой.
Я весь отравленый тобой.
Я весь горю и леденею,
При виде глаз твоих робею
Прошедший войны и моря,
Бесстрашный я боюсь тебя.
Витторио:
В столовую я спускался так, словно иду не на ужин, а на поле битвы. Причем последнее мне далось бы легче, чем сидеть с Ней за одним столом. Стыд и срам. Я, Витторио Хангвул, наследный Эрл, лидер нордорийского национально-освободительного движения, предводитель восстаний и генерал партизанской войны против Империи, выживавший в одиночку в лесу и вплавь пересекший Таймутский пролив, был абсолютно растерян при виде Анны Авроры.
Девушка, чей рост был не больше длинного двуручного меча, да и вес, впрочем, тоже, вызывала во мне, бесчувственной глыбе льда, целую бурю противоречивых эмоций. Своими изумрудными очами, что ранили сильнее любого оружия, она заглядывала мне в душу и потрошила там все внутри.
Ее схожесть со своим венценосным предком поражала. Из-под черных как ночь ресниц на меня смотрели глаза того самого Вильгельма I Завоевателя, которые я вынужден был лицезреть в учебниках по истории и которые я, к тому же, всецело ненавидел. Вот, точно такие же, как я только что увидел на стене в коридоре:
— Снять этот чертов портрет! — рявкнул я свите, увидев изображение того самого Императора, — Как можно было его пропустить?!
Да, с портретами было определенно проще. Их, в отличии от Анны Авроры, можно было убрать куда подальше, выбросить, да сжечь в конце концов. Надо буде, кстати, заняться этим. А вот герцогиню мне было девать некуда. Она, словно колдунья, отравляла меня собой и проникала в глубины сознания. Эта девушка, по сравнению с противниками на поле битвы, истязала медленно и мучительно. За последнюю неделю из-за нее я потерял отца, трон, гордость (да-да, если помните, я вставал на колени перед Джорджем), верного мне генерала и даже сон. Именно поэтому, толком не спав, сейчас я выглядел не многим румянее трупа и еле-еле волочил свое огромное тело в столовую.
Особенно тяжело мне далась прошлая ночь, ибо вечер, который ей предшествовал, да что там вечер — день, выдался очень «насыщенным». К моему собственному удивлению мои ночные кошмары были связаны отнюдь не с Джорджем. Мне не снилось то, как я встаю перед ним на одно колено, как умирает генерал Рольф или то, как мой брат восседает на троне, нет. Мне снилась Анна Аврора и эти сны были самыми ужасными из всех, что я видел за свои двадцать три года. Я просыпался чуть ли не каждый час то в холодном поту, то окутанный жаром и, засыпая снова, молился лишь о том, чтобы не видеть ее. Думаю, не сложно догадаться — мой посыл к Богам остался без ответа.
Мне снилось, как я провожаю уже не мою герцогиню в ее покои.
Вернее мне снилась ее спина, когда она в них заходила.
Меня дразнил звон золотых цепочек ее платья, которые не прикрывали спину. Ее голую спину. От этого у меня закипала кровь. Ее плавные движения, похожие на танец, заставляли золотые украшения ее наряда все больше и больше звенеть. Под эту дьявольскую мелодию я слышал во сне ее елейный голос, напевающий:
«Бесконечной любви и верности…. Бесконечной любви и верности».
Именно эти слова говорила Анна Аврора моему брату в тронном зале, поздравляя его с коронацией. И это сводило меня с ума.
Мне снилось то, как она замерла возле двери и обернулась ко мне, намереваясь что-то сказать.
Такая маленькая, такая хрупкая. Казалось, что если я сейчас выдохну, то сдую ее ко всем чертям. Лучше бы я выдохнул. Потому что я не в силах видеть ее изумрудные очи, смотревшие на меня с презрением и немым укором. Я ненавижу их, но не могу от них оторваться. Это какая-то злая шутка судьбы. Зачем ей даны были глаза моего врага? Зачем она смотрит на меня ими? Сейчас. За этим столом.
Мне снилось, как я срываю с нее в купальне не только золотые эполеты.
Да, я чудовище. Если бы она не ударила меня тогда своей маленькой ладошкой, смог бы я остановится? Или, что еще хуже, мне снилось, что я не успел ее спасти от самоубийства в бассейне.
А еще.
Мне снились ее губы.
Даже сквозь сон я чувствовал их мягкость и негу. Уподобляясь Джорджу, я пытался заглушить сладость ее губ горечью рома, но все было тщетно. Даже сейчас, сидя за ужином, я все еще стараюсь это сделать, но становится только хуже. Догадываюсь, как именно Джордж будет их использовать. Я смотрю на нее, разодетую не для меня, и до сих пор слышу, как этими медовыми губами она кричит мне горькое:
«Варвар!».
Болючим эхом разноситься внутри.
Да, я для нее лишь варвар. Убийца, насильник, палач, нелюдь, животное, кто угодно, только не…
… «Я не имею права даже думать об этом», — мысленно осекаю себя и снова зачем-то смотрю на нее.
Она опять ничего не ест. Театрально размазывает еду по тарелке, закинув в рот в лучшем случае пару кусочков. И меня это уже начинает не на шутку беспокоить. Мне доложили, что с утра Ее Светлость съела лишь два оладушка, обеда и вовсе не коснулась, но зато перекусила несколькими пирожными во время послеобеденного чаепития с фрейлинами.
Кстати, о фрейлинах. Очень интересно услышать, что мне они поведают. Я абсолютно уверен, что они служат исключительно нордорийцам, а не моей герцогине. Слишком уж тщательно я их подбирал. Эта рыжая лисица Антуана ни за что не рискнет своей головой ради кого-то, кроме себя любимой. Она бы и сама с радостью прыгнула в постель к Джорджу, да видно не приглянулась ему, раз до сих там не побывала. А как она вертелась передо мной в кабинете, когда я выбирал компаньонок для Ее Светлости. Думаю, в своем рвении охмурить меня и занять уверенные позиции во дворце она даже успела посчитать сколько раз за день зевнула уже не моя ненаглядная Анна Аврора.
Вторая фрейлина, к слову, пусть и была ее полной противоположностью, но все равно подавала очень большие надежды на ее верность. Слишком уж юная, даже младше герцогини, она дрожала, как осиновый лист и была готова на что угодно, лишь бы я сохранил ее батюшке жизнь и титул. Очень кстати, ее батюшка согласился вещать в народе о неоспоримости и законности норорийской власти, в обмен на жизнь его ненаглядной дочурки. Ну и еще мне пришлось пообещать той самой дочурке, что без моего разрешения ни один нордориец ее не коснется. В принципе, это сущая мелочь в обмен на информацию об Анне Авроре.
