Эти страхи с возрастом усиливались: я некрасив, мои сестры лучше, красивее. Я запомнил слова тети Греты: «Быть может, он еще выправится». Еще я сохранил в памяти событие из детства о том, как, прочитав рассказ Кристофа фон Шмидта*, пришел к матери с просьбой, чтобы мне дали имя Харрас, как у верного ординарца ротмистра, которые с двумя пистолями в руках и ножом в зубах запрыгнул в комнату, спасая своего господина.
Дни, когда я проклинал родителей; мечты, что они обнищают, и тогда я богатым вернусь из дальних стран и докажу, что чего-то добился и могу их спасти. Подобные мысли вызывали во мне удовлетворение.
Не то чтобы я мало получил нежности в детстве; но я получил ее меньше, чем кто-либо другой: в этом может крыться причина.
Отсутствие нежности в детстве повлияло на мою дальнейшую жизнь: желать, но не уметь добиваться, из-за этого страдать, быть несчастным; желать делать хорошее; проходить мимо нищих, ничего не подав от стеснения, потом бежать вслед за ними, сделать это все же, стесняясь. Бросать подарки ко дню рождения, рождественские игрушки вместо того, чтобы вручить их с дружескими словами; нежные слова легче написать, чем произнести и т. д.
В книге Карен Хорни есть многое, что касается Н.: невротическая гордость. К этому относится то, что она видит меня в невыгодном свете, чтобы оправдать свое поведения. Если бы она меня видела иначе, то была бы другой, чего ее гордость, ее идеализированная самость (невротик) не может признавать. «Ты вызываешь у меня чувство вины» — вот пример. Она настаивает на том, что я «бонвиван, ловелас, другой». Она должна быть совершенной и правильной, иначе ее искусственно созданная самость потерпит крах.
Моя страсть к критике — часть моего невроза. Антипатия к людям. Сарказм, неприятие.
Поиск невроза у Н. Он у нее есть, но почему я должен это расхлебывать. Но и это понятно. Я достаточно близок к ней, отсюда и интерес. Желание срочно послать ей книгу Карен.
Схожесть с «Безымянным»* в моем комплексе (Густав Зак). Схожесть каждой любовной связи, которая, отягощенная трудностями, продолжается (Нана.)
Надо разобраться, отчего происходит мое сопротивление работе. Возможно, та же причина. Недостаток веры в нее.
Грезы, возведение воздушных замков — мой большой грех, что типично для отчужденных от самих себя.
Стремление к жертве: больше и больше отдавать, даже когда замечаешь, что это не только напрасно, но и неискренне; цветы, письма, рисунки вместо того, чтобы ждать, — из глубокой неуверенности в том, любим ли ты, что держит в большом напряжении.
Невроз: таким образом, одновременно упрекаешь других в мнимой неправоте, некоторой бестактности, чтобы так представить жертву еще более весомой.
Нерешительность в выводах как следствие неуверенности.
Снобизм. Стремление к знаменитым личностям: украшать себя их окружением, чтобы, поскольку их узнают, доказывать себе и миру, что ты тоже любим.
Моя привязанность к именам, хотя я знаю, что это неумно, но добиваться этого, несмотря ни на что: опять же, вечная попытка доказать, что ты любим. Отречение от своего «я», которое не воспринимают всерьез, кажется, будто не воспринимают.
Алкоголь, вранье об автогонках*, военные истории*, бухвальдовские штучки* — это все фальшиво.
Важный, очень важный день!
16.08.<1950. Порто-Ронко>
Вчера вечером Карен Хорни. Старая крестьянская граппа, которая ее сначала испугала, потом заинтересовала. Ее бутылку «Форстер Унгехойер» 1935 года, которую принесла Бригитта*, выпили вместе и остаток старого коньяка.
Поговорили. Она была обрадована, согласилась с моими изысканиями. Предостерегла от рецедивов, депрессий и т. п. Надо только работать, причем много, дать знанию практическое действенное применение. Поддержала мое желание спокойно ждать, что будет, дать знанию воплотиться, не ускоряя процесс, шаг за шагом идти дальше, не сдаваться, но и не слишком торопиться. Все придет и постепенно повлияет на положение вещей.
Облегчение. Многие мои слабости и мне непонятные дурные качества, как снобизм, кичливость и т. д., получили свое объяснение, стали понятны. Не прощены! Но прояснены, и потому я готов с ними бороться.
Пока мы слушали музыку, возникло радостное желание передать (Н.) другому. Почему? Все еще не совсем понятно. (Кошка прогулялась по моей тетради и принялась умываться.) Тоже из-за комплекса неполноценности?
Я сказал Карен, что должен учиться воспринимать действительность более активно, а не только с посторонними мыслями. Она со мной сердечно согласилась.
Легкая музыка, цыгане. Карен, восторженная, сидела на лестнице.
Трио Эрцбишоф. Уже к ночи отвез Карен и вернулся обратно. Никаких таверн, хотя мы пили, и после вина в голове поднялась волна.
Снова мысли заняты Н. Это понятно, но уже с другим подходом к произошедшему; как мой невроз вместе с ее (гордыней, независимостью и т. д.) может привести только к моей катастрофе. Спираль, изогнутая вниз. Самоуничижение, ослабление и т. д. Карен это подтвердила.
Я должен перестать вращаться вокруг самого себя. Открыть окна, двери, впустить мир. Тогда он меня когда-нибудь понесет. Чувство, что его всегда мне не хватало. Я вращался вокруг «отчужденного себя». Естественная самость воспринималась бы в соединении с миром и жизнью совершенно естественно. Вместо этого я держал себя в западне изолированной «Больной любви»* (Ганс Егер), сам себя запер и таким образом только усилил свою зависимость, поскольку ничего не осталось, когда отношения разрушились. Стеклянный колпак любви; нет, не любви, а того, что под ее именем скрывало эту зависимость.
В течение дня никакой депрессии. Но все-таки нервозность. Взялся за карты. Желание, чтобы Н. что-нибудь предложила, а я бы ответил отказом, чтобы прервалась эта связь. Если бы она приехала сюда. Тотчас, бессмысленно. Я снова стал бы расстраиваться, будто я все испортил. Мы могли бы по-человечески поговорить о ее отношениях. Именно то, что могло бы перейти в дружбу.
Слабость не проходит только потому, что ты выяснил ее причину.
Открой себя для жизни! Попытайся оживить онемевшие, невостребованные органы! Поначалу это больно, как гимнастика. И хочется поскорее это прекратить. Брось, пожалуй, как-нибудь, но поймай снова.
Принять интерес к миру. Обратить внимание на то, что написала Грета Миллер-Хауэнфельс: как я должен ценить то многое, чем одарил меня Господь.
Написал ей сегодня, чтобы приехала на несколько дней.
Письмо от Торбергов; собираются весной в Европу. Внезапное чувство: зачем я, собственно, еду в Нью-Йорк? Марлен, Торберг уехали — мысль о Европе становится все сильнее. Оскар*, Цук, Торберг — можно ездить, Нью-Йорк ограничить до двух месяцев или и того меньше.
Если не начнется война. Вечная угроза.
Надо иметь больше друзей. Как Наташа. У нее они всюду. Кем была бы она без них? Потеряна. Для себя самого всегда можно иметь достаточно времени. Мне же всегда все это казалось только потерей времени или времяпрепровождением — время, которое я провожу не с женщиной, которую я люблю. Я был всегда для них доступен; они вводили ограничения. Так быть не должно!
