17.08.<1950. Порто-Ронко>
Вечером огонь в камине. Молодая кошка, будто Павлова, прыгающая и танцующая среди ночных мотыльков. Зыбкое настроение: нетерпение, сомнение в работе, экспансивные желания, Наташа, за и против, досада на зависимость, нежные путы. Без сомнения, меня беспокоит то, что она в Европе.
Понимаю, что до тех пор, пока у нее этот «невроз гордыни» («Почему ты не решаешься любить меня» и «Нет того, кто был бы достаточно хорош для меня»), нет другого выхода, кроме как уйти. Все письма прошлого года, которые она писала, когда мы расставались, были скорее желанием унизить меня.
Позже: Карин Штильке, Детте Оппенгеймер (молодая, красивая, неуправляемая, кажется, слишком большие ноги и туфли, однако не без очарования). Далека от мысли: быть может, появятся вдруг лицо или жест, которые вытеснят Н. Временами холодное, колючее лицо Наташи, устало-колючее, потом вдруг озаряется улыбкой и сиянием глаз, но и глаза нечасто бывают такими.
Вспоминаю, как в году 1936-м или 1937-м хотел трепетать, требовал этого, чтобы задевало, склонялся под бурей, думал, что не смогу больше так. Вскоре это пришло. Тринадцать лет я трепетал. И не вижу теперь конца.
Утешительная и ужасная мысль: любимые женщины со временем стареют. Алчность (отвергнутой) любви. Обнаружить морщины, усталость, серый налет на коже с тайным ожиданием когда-нибудь обрести освобождение, когда возраст сделает то, на что не способны никакие желания и воля; наконец разлюбить любимое лицо.
Для Н. типично, она мне об этом часто говорила: другие мужчины были загнаны, затравлены, она могла бы им отдаться (Сент-Экзюпери). Я был не первый. Отсюда легкая продолжительная ненависть, ее комплекс гордыни: начало наших отношений приводить как причину всего остального; ненависть, с которой она заявляла, что хотела признавать во мне только вульгарность, появившуюся тогда и т. д.
«Что меня особенно впечатляло за все эти месяцы охоты, это именно стоическое мужество дичи: она всегда боролась до последнего, никакое восприятие боли не омрачало ее жизненную отвагу, ничто ее не могло сломить, кроме самой смерти» (Книга об охоте в Африке, Вивиан фон Ваттервигль).
В природе всякая вещь, которая уступает, просто незаконна.
«Самоуничтожающийся тип» — в какой-то степени обо мне. Поступать с другим несправедливо, чтобы, страдая от несправедливости, снова к нему вернуться, — поведение жервенного Рака, мученичество через привлечение обид, спекулирование ситуациями, так что они, в том числе любовные, становятся бесполезными драматизациями. Возвращаются к сексуальным приключениям и т. д.
Что за комбинация! Н. и я. Я не мог придумать ничего лучше, все было прежде таким же: Марлен, Петер. Всегда во второй половине отношений, когда они должны бы стать слабее, я же держался за них, привязывался, не хотел упускать.
Дождь, дождь. Настроение лучше, чем вчера. Намерения. Желания. Воля. Работал в шляпе, спасаясь от сквозняка и холода. Разговоры с Розхен, которая мне сочувствует. Читал книгу Карен.
20.08.<1950. Порто-Ронко> воскресенье
Вчера вечером дома. Работал на террасе. Молодой месяц висел целый час, пока не скрылся за горами на западе. Не скрылся, шел, плыл, парил — пока огромные часы мира не привлекли его к возвращению на один день за горы.
Хорошее, свободное настроение. Уравновешен, сдвиг маятника в эту сторону. Юпитер над домом. Чувствую, что давление Наташи ослабело.
Сон: перед каким-то отъездом. То ли на пароходе, то ли где-то, где было много лестниц. Много людей, столовая, которая скорее похожа на жилую комнату; каждый раз перестановка для приема пищи. Люди, среди них и женщины. Мой багаж (по крайней мере, два чемодана) стоял справа от меня. Один чемодан открыт, в нем огромные коробки с конфетами и печеньем. Вдруг оказался с Георгом Шлее. Предложил ему угоститься. Взобрался с ним на небольшой помост или ступень, чтобы из лежавшего высоко чемодана выбрать бомбоньерку. Он сказал, что подобного никогда не видел. Я: «Хорошо, выбери себе что-нибудь». Потом за столом он взял себе целый кусок франкфуртского венка, который лежал среди других. Сказал, что это самый лучший, отнял у него половину и сказал, что он вместо этого может взять что-то другое.
Что-то изменилось: мои чемоданы украдены. Перед этим еще меняющиеся сцены: машины, такси, поездки и т. п. Я: Невозможно, был ведь еще здесь, когда я взял Георгу Шлее кусок сыра и съел (он лежал у него на тарелке, казался немного сухим, я взял кусок, не зная еще, что это был сыр, съел). Потом искал какую-то женщину, которая танцевала, был ясновидящим (несколько), она тоже сидела раньше за столом, хотел у нее что-то спросить, мне мешал какой-то крепкий мужчина с друзьями, пробрался, прошелся (без раздражения) через и по чьим-то ногам, мужчина заставил меня объясниться, я сказал спокойно, что он мешает мне, я хочу о чем-то спросить эту женщину (вспоминаю, что я уже сейчас знаю, что я был другим, чем когда-либо до этого, когда я был вежлив и нерешителен, — мужчина спокойно ответил, я рассмеялся, пожал ему руку. Ушел (снова вспомнил, что я уже сейчас знаю, это было скорее так, как бывало со мной прежде: искал примирения, был более чем приветлив, слишком услужлив).
Потом я искал чемоданы, спокойно, без раздражения, несмотря ни на что ожидал их обнаружить позже в моей каюте. Вниз по лестнице (полной дежурных, портье с чемоданами) я без усилия нес какие-то чемоданы, удивлялся, насколько без усилия, хотел пройти к таможне или чему-то подобному, заметил, что не хватает большого коричневого чемодана для костюмов, вспомнил, что он должен был быть в другой комнате, спросил какую-то женщину, которая спустилась вместе со мной, не присмотрит ли она за моими чемоданами, пока я не принесу последний, понимаю, что ей не стоит доверять, сделает ли она это, — и где-то здесь я проснулся.
Моя излишняя услужливость по отношению к пролетариям, идиотам, незнакомцам, людям типа Гарольда* — не помню имен, — социальным неудачникам — уничижение перед чинами, фамильярность (Алекс Хоенлое).
Отказ от любого участия в «проиходящем в мире» — внутренне и внешне. Внешняя причина: я недостаточно знаю (что верно); знаю не больше и скорее меньше, чем другие; прежние глупые (не глупые: Бухвальд*, Ж. К.*, Лт.*) события повторяются снова и легко могут быть использованы против меня.
Не умею танцевать. Косность, неуверенность, это-я-не-могу (не хочу!) сделать, боязнь показаться смешным, потеря достоинства, отсюда стеснительность в обществе, которая маскируется наглостью, осебенно перед женщинами. Идея Н. о бонвиване (то же и у нее: «Другие были загнаны» — в этом ее тип находил легкое удовлетворение).
Мое чувство (гордость), будто моя (вечная) любовь растет и будет расти, никогда не пройдет, надо контролировать. Что ты, великий любящий, со всей своей преданностью дал своей семье? Твоя сестра* умерла; ее можно было спасти; ты не хотел взять на себя долг прокормить всех в Швейцарии. Ты стеснялся своей семьи. Ты произвел своего отца в капитаны; ты пытался завысить социальный статус своей семьи. И ты не особенно заботишься о ней. Ты хочешь ее скрыть. Твой отец был благодарен за то немногое, что ты давал. Ты никогда не намеревался действительно помогать. Вспомни о речах по поводу благотворительности. Что ты, собственно, сделал? С оправданием, что нельзя каждому, — тебя это скорее угнетало.
