Его глаза становятся щелками, выдавая нечто среднее между удивлением и досадой.
– «Пакман»?
Я отмахиваюсь.
– У Ари есть старый… неважно.
Он отрицательно качает головой.
– А, да! Я побил свой личный рекорд в «Пакмане». Сразу после того, как помог нашей спасательной команде вытащить калана из рыболовной сети. Ты не будешь доедать?
Не дожидаясь ответа, он проглатывает еще два тостона.
И это мне на руку, потому что я лишаюсь дара речи.
Мне хочется верить, что он все это выдумал, но… похоже, нет.
Официант возвращается, и Квинт заказывает рутбир
[35].
– С ним все будет в порядке, – продолжает Квинт, когда официант уходит. – С каланом. На случай, если тебе интересно.
Я откашливаюсь, стараясь не выглядеть совсем уж побитой.
– К твоему сведению, у меня не было абсолютно никакой возможности узнать об этом.
– Да, я знаю. – Квинт пожимает плечами. – Но было бы неплохо, если бы хоть иногда ты не считала меня кретином.
– Я вовсе так не считаю. Просто думаю, что ты…
Он выжидающе улыбается.
– Продолжай. Ты меня не обидишь.
– Безответственный, – говорю я.
Он задумчиво бормочет, уплетая остатки тостонов.
– И это все?
Он как будто издевается надо мной, но… позвольте. Это мне пришлось целый год терпеть его детские выходки.
– Достаточно, – говорю я. – Когда человек вечно опаздывает на занятия, его приоритеты становятся довольно очевидными.
Он не спеша слизывает соль с пальцев. Официант приносит рутбир, и Квинт заказывает порцию начос с пернил асадо
[36].
Как только мы остаемся одни, Квинт улыбается мне так, словно… жалеет меня.
– К твоему сведению, – начинает он, и я снова слышу насмешку в его голосе, повторяющем мои слова, – почти каждое утро я работаю в Центре. Даже в течение учебного года. Вот почему я так часто опаздываю, особенно весной, потому что именно в это время года многие животные отлучаются от матерей и вынуждены выживать самостоятельно, но не все с этим справляются. Поэтому у нас оказывается много новых пациентов. Осенью бывает полегче. Впрочем, вряд ли тебя это волнует.
Я пристально смотрю на него.
– Мистер Чавес это знает, – продолжает Квинт. – Он понимает, что у меня есть обязанности, – он произносит это слово чуть ли не по слогам, словно впервые, – и поэтому дает пропуск на урок в случае опоздания. В свою очередь, каждые две недели моя мама заполняет форму с описанием того, чем я занимался в Центре, и это служит оправдательным документом, а мистер Чавес ставит мне оценки за выполненную работу. Это что-то вроде… как ты там выразилась вчера? Ах, да… симбиотические отношения. – Он заговорщически понижает голос. – Между нами говоря, полагаю, что я-то как раз – рыба-присоска.
Я останавливаю его жестом.
– Постой. Ты хочешь сказать, что все это время просто водил меня за нос, позволяя думать, будто спишь подолгу… Или просиживаешь за видеоиграми, когда на самом деле чистил бассейны и готовил рыбное пюре?
– Не забудь о спасении детенышей каланов, – подсказывает он.
Я качаю головой:
– Ты не сказал, что это был детеныш.
Он пожимает плечами:
– В этот раз – не детеныш.
Я всплескиваю руками.
– Но почему ты мне не рассказывал?
– Я пытался.
– Когда?
– Прошлой осенью, после того как опоздал в третий или четвертый раз, не помню. Я видел, что ты бесишься, начал что-то объяснять, но ты просто… – он взмахивает рукой, подражая английской королеве, – отмахнулась от меня. Не захотела выслушать. На самом деле ты сказала буквально следующее: «Я не хочу этого слышать».
– Но… Но это не значит, что я не хотела слышать!
– Ты ведь знаешь, что означает каждое из этих слов, верно?
– Заткнись. – Я пинаю его под столом.
Его усмешка переходит в откровенный смех.
– Ладно, ладно. Может, мне следовало быть более настойчивым. Но ты была… в общем, тоже не подарок. Разозлила меня не на шутку. Я подумал, если ты не хочешь дать мне шанс, с какой стати мне пытаться что-то объяснять?
– Потому что мы должны были стать командой!
Его улыбка меркнет, и он бросает на меня взгляд, словно проверяя на прочность.
– Пруденс Барнетт. Мы с тобой никогда не были командой, и ты это знаешь.
Я хочу поспорить с ним. Очень хочу.
Но… не могу.
Мы никогда не были командой. Это правда.
Но в этом он виноват не меньше меня. Стиснув зубы, я вспоминаю те ужасные минуты, когда мне стало понятно, что он не придет на нашу презентацию. Что он бросил меня в самый ответственный день.
– Ты даже не потрудился прийти на нашу презентацию, – мрачно говорю я. – После того, как я… практически умоляла тебя прийти вовремя. Но ты и этого не сделал.
– В тот день в Центре был аврал, не хватало рабочих рук. Мама без меня не справилась бы.
Но и мне нужна была твоя помощь, хочу я сказать. Но не могу. Только не ему. Вместо этого я прикусываю щеку изнутри и отвожу взгляд. Воспоминания о том утре возвращают тот же гнев, тот же страх, и Квинт, должно быть, чувствует, что наш спор перешел на иной уровень, потому что, когда снова начинает говорить, в его голосе угадывается оттенок беспокойства.
– Послушай, я знал, что ты справишься без меня. Ты… – Он замолкает и жестом указывает на меня, описывая рукой круг в воздухе.
Я бросаю на него холодный взгляд.
– Что я?
– Ты молодец! – говорит он с неловким смешком. – Ты, типа, лучший докладчик в классе. Ты не нуждалась во мне.
– Но я нуждалась! – кричу я.
Потрясенный, он откидывается на спинку стула.
Я резко выдыхаю через нос. Руки дрожат. Мне нужно, чтобы он понял. Все его прошлые опоздания – бог с ними. С этим я смогла смириться. Но в тот день… В тот день. Это было предательство. Неужели он не понимает?
– Я ненавижу выступать на публике, – начинаю я, но тут же замолкаю. Потом крепко зажмуриваюсь и встряхиваю головой. – Нет, не то чтобы… В общем, не сам процесс. Но эти минуты перед выходом! Когда я представляю себе, как все будут смотреть на меня. Это кошмар. Я справляюсь с выступлениями только потому, что репетирую до одури. Помнишь, я просила тебя прогнать со мной доклад заранее, а ты сказал, что слишком занят, хотя, очевидно, просто не хотел тратить на это свое драгоценное время, или, может, не хотел общаться со мной больше положенного. В общем, неважно, я все понимаю. – Я всплескиваю руками. – Но я не могу пускать все на самотек, как это делаешь ты! Так что мне пришлось все делать самой. Составить речь без тебя, репетировать без тебя, но, по крайней мере… Я надеялась, что ты хотя бы будешь рядом в самый ответственный момент. Я думала, ты принесешь наши бумаги, и тогда никто не будет пялиться на меня, и, кроме того, ты мог бы… ну, сам знаешь. Делать то, что ты умеешь. – Теперь моя очередь неопределенно махнуть рукой в его сторону. – Заставить людей смеяться. Создать непринужденную обстановку. Тогда я смогла бы провести нашу презентацию, и получилось бы отлично. Но тебя там не было! И знать, что ты не придешь – это было ужасно!
