Я застегиваю молнию толстовки до самого подбородка. Ветер сегодня просто зверский. Надеюсь, мы не устанем до изнеможения к началу освобождения животных. В Фортуна-Бич солнечно и тепло триста двадцать дней в году, а это значит, что остальные сорок пять дней мы все дрожим от холода. Люди спешат укрыться при малейшем намеке на дождь, и даже неожиданный холодный фронт может превратить Мейн-стрит в город-призрак.
Нервы начинают гудеть, когда через пять, а потом и десять минут после объявленного старта уборки мы с Квинтом по-прежнему одни на пляже. Мы ведем легкую светскую беседу. Занимаем руки приведением в порядок стопок многоразовых мешков.
Но я знаю, что он думает о том же, о чем и я.
Что, если это гигантский провал? Что, если никто не придет?
И вот, через пятнадцать минут… они приходят. Поначалу только редкие любопытные отдыхающие. Но потом людей становится все больше. Среди них и те, кого я знаю, и совсем незнакомые.
Конечно, их количество – ничто по сравнению со вчерашним фестивалем, но оно продолжает расти. И, что самое приятное, люди, кажется, горят желанием поучаствовать.
Я вздыхаю с облегчением.
Люди пришли. Они узнают о Центре и его пациентах. Они помогут.
Если повезет, они пожертвуют немного денег.
Мы с Квинтом стараемся приветствовать всех, рассказываем о Центре, раздавая мешки и латексные перчатки. Люди начинают расходиться по берегу, прочесывая пляж в поисках мусора, оставшегося со вчерашнего фестиваля. Мне приятно видеть много родителей с детьми, которые собирают мусор с таким же энтузиазмом, как ракушки и камни.
На стол, при входе в палатку, мы поставили большую стеклянную чашу для пожертвований, и я ловлю себя на том, что то и дело поглядываю на нее, с ликованием замечая, что там уже скапливаются зеленые купюры и мелочь. Хотелось бы, конечно, прикинуть, сколько денег внутри, но точно сказать невозможно. Интересно, это долларовые бумажки или двадцатки? Придется мучиться неизвестностью до конца мероприятия.
– Все готово к празднику освобождения? – спрашиваю я Квинта, открывая очередную коробку с перчатками.
– Пациентов готовят к отправке, – говорит Квинт. – Их привезут сюда через час.
– Отлично.
– Должен признать, Пруденс, что объединение уборки с освобождением животных – гениальная идея. Все спрашивают, когда начнут выпускать животных. Сегодня утром об этом написали в газете?
Я пожимаю плечами:
– Ну, я вчера позвонила в «Кроникл» и рассказала историю о том, как нашла Леннона. Грех было не упомянуть о сегодняшнем событии.
Он сияет, поглядывая на меня искоса.
– Ты все-таки мастер в таких делах.
Я снова пожимаю плечами:
– Мы должны использовать наши сильные стороны, и думаю, никто не сможет устоять перед этими милыми мордочками.
– Я уж точно не могу. – Он прищуривается и как будто удерживает мой взгляд чуть дольше, чем необходимо, прежде чем отвернуться, чтобы достать еще одну стопку мешков из картонной коробки.
По телу разливается тепло. Я сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться от улыбки, потому что уверена, что на самом деле его взгляд ничего не значил.
Я разглядываю толпу, выискивая знакомые лица. Ари и Джуд сказали, что постараются прийти после работы, но не думаю, что у них получится. Зато я вижу многих ребят из школы. Не то чтобы моих друзей, но просто приятелей или тех, кого я встречаю в коридорах. Я замечаю учительницу английского, которая преподавала у нас в восьмом классе, библиотекаря из публичной библиотеки и даже Карлоса, которого никогда раньше не видела за пределами «Энканто».
Около одиннадцати утра наступает нечто похожее на ажиотаж. Мы с Квинтом раздаем мешки направо и налево, подсказываем людям, куда выбрасывать мусор и вторсырье из наполненных мешков, и призываем их продвигаться дальше по пляжу, куда еще не добрались первые партии добровольцев.
– Это, без сомнения, лучшая пляжная вечеринка, на которой я когда-либо бывал!
Я удивленно поднимаю глаза. К палатке, улыбаясь, приближаются мои родители.
Папа держит за руку Элли. И Пенни тоже с ними. Сжимает что-то в руках.
Я выхожу им навстречу. Мама заключает меня в объятия.
– Привет! Что вы тут делаете, ребята? Папа, почему ты не в магазине?
– Хотели сделать тебе сюрприз, – говорит он. – К тому же Джуд и Ари прекрасно справляются. И знаю, знаю, ты, наверное, предпочла бы, чтобы они пришли вместо твоего старика, но… что я могу сказать? Мы с твоей мамой просто умираем от желания увидеть, над чем ты так усердно работала последние несколько недель!
– Смотри, что я нашла! – Пенни показывает мне разбитые ракушки, которые держит в руках.
– Одну из них я нашла! – встревает Элли, пытаясь заглянуть в ладони Пенни. Она тычет пальцем в осколок ракушки. – Вот эту.
– Да, это Элли нашла, – уступает Пенни.
Я улыбаюсь им обеим. Пенни из тех детей, которые ценят простые радости жизни – то, на что я обычно закатываю глаза, – но сегодня я почти понимаю, что она видит в этих разноцветных обломках.
А Элли? Ну, ее хлебом не корми – дай покопаться в песке. Я замечаю, что она снова надела свое любимое платье с блестящей обезьянкой, и на нем все еще виднеется слабое пятно от томатного сока, которое, вероятно, уже ничем не вывести.
Пятно вызывает у меня неприятный укол вины.
– Я рада, что вы пришли, ребята. А Люси не с вами?
– У нее тренировка по софтболу. – Папа пожимает плечами. – Ох уж эта девчонка.
Ох уж эта девчонка – в нашей семье привычный рефрен, который может относиться к любой из нас и по любому поводу. Я знаю, что в данном случае папа имеет в виду чрезмерно бурную внеклассную и светскую активность Люси. Но точно так же он мог бы прокомментировать увлечение Пенни коллажами из страниц старых словарей и энциклопедий (после чего остаются кучи мусора). Или истерики, которые закатывает Элли, когда не может найти нужную ленту для волос; и даже мою настойчивость в расстановке баночек со специями в алфавитном порядке, потому что это единственный логичный способ.
Ох уж эта девчонка.
– Ладно, – говорю я. – Так вы пришли помочь с уборкой?
– Конечно! – восклицает мама. – Ты делаешь великое дело. Мы так гордимся тобой, Пруденс.
– Похоже, ты добилась высокой явки, – говорит папа. – Я впечатлен.
Я поворачиваюсь к столу, чтобы собрать инвентарь для них, и краем глаза замечаю, что Квинт наблюдает за нами. Он быстро отводит взгляд и делает вид, будто занят перестановкой коробок с перчатками.
Я замираю в нерешительности, пытаясь вспомнить, жаловалась ли я когда-нибудь Пенни на своего ужасного партнера по лабораторным. Она наверняка проболтается, если сложит два и два. Но не могу же я не познакомить их, верно?
