Я делаю резкий вдох и замираю. Сердце уже готово было разорваться на части, когда он помахал мне, а теперь, думаю, разорвалось. И мне стало тепло и радостно.
– Ладно, обсудим идею дуэта, – бормочу я. – Ты можешь давать сеансы зоотерапии. Я добуду тебе лицензию, хорошо?
Я снова глажу его по макушке, и он перекатывается на бок, прижимаясь ко мне.
– Ох, малыш. Это лучшее, что когда-либо случалось со мной. – Я печально качаю головой. – Но я очень надеюсь, что это не испортит тебе жизнь в океане.
– Значит, тебя это все-таки беспокоит?
Я вздрагиваю, и только голова Леннона на моей ноге удерживает меня от того, чтобы вскочить.
Доктор Джиндал стоит у вольера и смотрит на нас, сложив руки на груди.
Тридцать один
Меня накрывает волной паники – не уволят ли за это? Интересно, они увольняют волонтеров?
– Простите, – лепечу я. – Я знаю, мы не должны с ними общаться. Но…
Но я ничего не могла с собой поделать? Но невозможно было устоять перед этой милой мордочкой? Но он вроде как мой морской лев, так что…
Слова умирают на языке. У меня нет достойного оправдания.
Наверное, мне следовало бы встать. Не только потому, что сидеть – неуважительно по отношению к ней, но и потому, что, оставаясь на месте, я словно даю понять, что не так уж и сожалею о том, что нарушила правила. Наверное, так оно и есть, хотя я думаю, что это неправильно.
К тому же у меня немного затекла задница, и джинсы намокли. Но Леннон все еще держит голову у меня на коленях, так что я не двигаюсь.
– Все в порядке, Пруденс, – говорит доктор Джиндал. – Я тебя не выдам. Я знаю, как легко привязаться к животным, особенно к тем, которых ты помог спасти.
Несмотря на ее доброту, я все еще чувствую себя виноватой.
– Кроме того, – продолжает она, – в случае с Ленноном это не имеет значения.
Я хмурюсь, снова поглаживая Леннона по спине. Его мышцы расслабляются под моей ладонью.
– Что вы имеете в виду?
– Ты не читала его карту?
– Нет, – отвечаю я, бросая взгляд на стену, хотя отсюда не видно таблички с медицинской информацией, где указано все, начиная с того, сколько он весит, и заканчивая назначенным ему лечением. Отчеты – довольно скучное чтение, поэтому после первых двух дней в Центре я перестала их просматривать.
– А в чем дело?
Доктор Джиндал откладывает в сторону стопку почты, которую, оказывается, держала в руках, снимает карту Леннона с крючка, отпирает калитку и заходит внутрь.
Леннон поднимает голову в надежде на угощение.
– У него глазная инфекция, – говорит доктор Джиндал, присаживаясь на корточки рядом с нами.
Я заглядываю ему в глаза. Милые, мягкие, умные глаза, все еще со стеклянным блеском, слегка затуманенные. И теперь я вижу желтоватую слизь во внутреннем уголке одного глаза.
– Он совершенно слеп на левый глаз, – говорит ветеринар, – и теперь инфекция распространилась и на правый.
Мое сердце сжимается.
– Ему больно?
– Не на этой стадии. Но мы мало что можем сделать. Так или иначе он полностью ослепнет.
– Но как же он будет охотиться, если ослепнет? Как выживет?
Она смотрит на меня с сочувствием:
– Он не выживет. Во всяком случае, там.
И я наконец понимаю: Леннон никогда не сможет вернуться в океан.
Словно утомленный нашей беседой, Леннон встает, поворачивается и ковыляет к своей подстилке.
Тяжело опираясь на стену, я поднимаюсь на ноги.
– Что же с ним будет?
– Мы сделаем все возможное, чтобы позаботиться о нем и обеспечить ему комфорт, как и любому из наших пациентов. А когда придет время, его отправят в новый дом.
– В зоопарк.
– Возможно. Есть также океанариумы и заповедники. У Розы много связей. Она найдет для него лучшее место.
Доктор Джиндал кладет руку мне на плечо.
– И все равно ты спасла ему жизнь. Просто это будет совсем другая жизнь, не та, которую он знал раньше.
Я киваю:
– Спасибо, доктор Джиндал. Но его спасение стало результатом усилий множества людей.
– Так всегда бывает, – смеется она. – И ты здесь уже месяц, Пруденс. Можешь звать меня Опал.
Неужели я действительно проработала здесь целый месяц? Время пролетело так быстро.
Теперь я понимаю, почему она не сердится на меня. Если Леннон переедет в зоопарк, его все время будут окружать люди, от смотрителей до шумных детей. Чем больше он приспособится к присутствию людей, тем лучше.
– Не беспокойся о нем, – добавляет Опал. – Он настоящий боец. Поверь мне.
Она выразительно смотрит на меня, и я чувствую, что она верит в счастливую звезду каждого животного, в каком бы плохом состоянии его ни доставили.
– И во всем надо видеть светлую сторону.
– Значит, я могу навещать его? – спрашиваю я.
Она выдерживает паузу, а потом усмехается:
– Конечно. Тогда две светлые стороны.
Она выходит из вольера. Я следую за ней, озадаченная.
– А вторая в чем?
– Леннон – не единственное животное, которое мы не можем выпустить обратно в океан. Сегодня вечером мы собираемся познакомить его с Луной. Если они поладят, мы надеемся, что сможем найти постоянный дом, который примет их обоих.
Я сияю, испытывая облегчение при мысли о том, что у Леннона появится друг, который останется с ним, когда он покинет Центр.
– Почему бы им не поладить?
Она пожимает плечами:
– Как это бывает и у людей, некоторые животные просто… не могут притереться друг к другу. Но точно так же могут со временем и подружиться. Если сегодня между ними не проскочит искра, мы продолжим попытки. Посмотрим, что из этого выйдет.
Я запираю калитку, и Леннон быстро поднимает взгляд, прежде чем плюхнуться на бок.
– Отдохни, приятель, – шепчу я ему. – Похоже, у тебя вечером пылкое свидание.
Опал усмехается:
– Ты и волонтерствуешь, и сводничаешь.
– Только не говори мне, что ты не думала об этом. Леннон и Луна… звучит очень мило.
– Признаюсь, когда мне сказали, как ты его назвала, это первое, о чем я подумала. – Она улыбается, подхватывая стопку счетов и каталогов. – Во дворе готовят бассейн, который, надеюсь, они скоро разделят друг с другом. Я знаю, у тебя, наверное, уже закончилась смена, но, если хочешь, можешь остаться и посмотреть, как пройдет знакомство.
