И, наверное, это резонно. Я не имела права вскрывать чужую почту и уж тем более держать ее у себя.
Я вздыхаю:
– Доктор Джиндал обронила его на днях, когда приносила почту. Я подобрала, а когда увидела, кому оно адресовано…
Я переворачиваю конверт, чтобы Квинт мог увидеть имя Грейс Ливингстон и почтовый штамп: СМЕРТЬ АДРЕСАТА.
На его лице отражается понимание:
– Бабушка Майи.
– Я знаю, что не должна была открывать его, но… – Я замолкаю в нерешительности. Но что?.. Мироздание пыталось мне что-то сказать? Я качаю головой. – Мне не следовало его открывать. Извини.
Квинт забирает у меня конверт и выглядит немного растерянным. Но тут на его лице появляется слабая улыбка.
– Мне тоже было бы любопытно. Скажу маме, что это я вскрыл, потому что учусь в одном классе с внучкой этой дамы. Думаю, она поймет.
Мое сердце наполняется благодарностью. Такого я не ожидала.
– Спасибо, – шепчу я.
Повисает пауза, а затем атмосфера снова меняется. Квинт улыбается, легко и непринужденно.
– Ты проголодалась? – Он показывает большим пальцем в сторону лестницы. – У меня есть четвертаки для автомата. Мы могли бы поужинать чипсами при свечах.
– Как романтично. Только вряд ли торговые автоматы работают без электричества.
Он морщится:
– Черт. Пожалуй, ты права. На самом деле я даже не знаю, найдутся ли тут свечи.
Я пожимаю плечами:
– Пойдем, проверим.
Тридцать девять
В комнате отдыха персонала мы роемся в ящиках шкафов, набитых столовыми приборами, канцелярскими принадлежностями, флаерами с меню навынос, которые, видимо, накапливались здесь в течение последнего десятилетия. Наконец мы находим две упаковки свечек для торта и коробок спичек. Квинт ставит свечи в декоративную чашу, наполненную песком и ракушками, и зажигает их. Я ни разу не видела, чтобы такие свечи горели дольше, чем звучит поздравительный гимн «С днем рожденья тебя», и подозреваю, что и эти не продержатся, но пока их сияние успокаивает и поднимает настроение, в то время как ветер и дождь бушуют снаружи. К тому же наши телефоны постепенно разряжаются, и мы решаем не пользоваться ими без необходимости.
Покопавшись в кухонных шкафах, мы собираем что-то вроде пикника. Открытый пакет засохших картофельных чипсов, несколько соленых крекеров и арахисовое масло, коробку кукурузных хлопьев и немного маршмеллоу.
Хоть я и пошутила раньше насчет романтики, теперь, когда мы устраиваемся за длинным столом для совещаний, все действительно кажется романтичным. Буря за окном. Сияние свечей.
И мы, можно сказать, заперты здесь… вместе.
– Как думаешь, мы застрянем здесь на всю ночь? – спрашиваю я, стараясь скрыть нотки надежды в голосе. Потому что это было бы ужасно, верно? Кому захочется спать на холодном твердом полу, когда можно нежиться в уютной теплой постели?
И все же мне не хочется спешить домой.
– Не знаю. Такими темпами… – Квинт бросает взгляд в окно. – Не предвещает ничего хорошего. Твои родители волнуются?
– Думаю, с ними все в порядке. Они сказали оставаться здесь, пока буря не утихнет.
Он кивает:
– Можно принести одеяла, устроить что-то вроде постели. Наверное, это будет не самая удобная штука, но…
– Могло быть и хуже.
И это правда. У нас есть кров и еда. Здесь достаточно тепло. Пока еще светло, хотя свечи сгорают ужасно быстро.
– По крайней мере, у нас есть хлопья. – Я забрасываю горсть в рот.
Первая свеча гаснет, оставляя след темного дыма, вьющегося сквозь тени. Мы смотрим на нашу маленькую коллекцию свечей, воткнутых в песок. Они уже догорают.
– Надо было экономнее их расходовать, – говорит Квинт.
– Нет ли где-нибудь здесь фонарика?
Он задумывается:
– Стоит поискать.
Мы снова отправляемся на поиски, рискуя аккумуляторами наших телефонов, и роемся во всех шкафах, столах и ящиках, какие только попадаются. Наконец – ура! – мы находим пять фонариков, припрятанных вместе со спасательными сетями и другими приспособлениями, хотя только три из них в рабочем состоянии. Мы заодно берем с собой столько одеял, сколько можем унести, и возвращаемся в комнату отдыха. Придвигаем стол к шкафам, освобождая достаточно места на полу, чтобы расстелить одеяла и соорудить из них что-то вроде матраса. Мне приходит в голову, что, возможно, нам следует сделать две отдельные кровати, но… Я ничего не говорю, и он тоже помалкивает.
– Чем бы ты сейчас занималась, если бы не оказалась здесь? – спрашивает Квинт.
– Спала.
– Серьезно? Еще даже не полночь.
– Я, скорее, жаворонок.
– Почему-то меня это не удивляет.
Квинт садится на импровизированную кровать и, скатав пару полотенец, подкладывает их под спину вместо подушки. Поколебавшись немного, я устраиваюсь напротив, лицом к нему. Мы сидим достаточно близко друг к другу, чтобы это могло показаться интимным, особенно при тусклом свете фонарика, но достаточно далеко, чтобы меня это так уж смущало.
– Ладно, – говорит он, – а если бы ты не спала, чем бы тогда занималась?
– Не знаю. Планировала гала-вечер? Проверяла, все ли предусмотрено?
Квинт цокает языком, словно выказывая недовольство.
– Тебе никогда не приходило в голову, что ты слишком усердствуешь?
Я морщусь:
– Да, Джуд мне постоянно об этом напоминает. Но я ничего не могу с собой поделать. Всегда можно добиться чего-то большего, и я не хочу довольствоваться малым, понимаешь? Зачем быть посредственностью? Впрочем, мне бывает трудно понять, когда пора остановиться, когда уже хватит, или как расставить приоритеты. Как этим летом. Я так сосредоточилась на Центре, что совсем забросила наш проект по биологии.
– Я как раз думал об этом. – Глаза Квинта поблескивают. – И уже надеялся, что ты о нем забыла.
– Нет конечно, не забыла. Я все еще хочу сделать что-то необычное. На самом деле я думала, что мы могли бы использовать гала-вечер в качестве реального примера того, как экотуризм помогает сохранению окружающей среды. Но мне нужно привнести в это больше науки, что ставит меня в тупик. И тогда я откладываю проект в сторону и опять сосредоточиваюсь на Центре и фандрайзинге… хотя знаю, что, затягивая с этим, я просто создаю себе еще больше проблем.
– Что? Ты?.. Подожди. – Квинт заговорщически наклоняется ко мне. – Ты хочешь сказать, что Пруденс Барнетт… прокрастинирует?
Он произносит это как ругательство, и его лицо выражает крайнее изумление.
Эта излишняя драматизация вызывает у меня приступ смеха, но в то же время вносит и толику беспокойства, когда я понимаю, что до пересдачи проекта остается всего несколько недель.
