– Я не Неждана, княжич, мои чары иные, я могу поискать твою лесную ведьму и не посмею отказать, если ты прикажешь так сделать. Мы отправимся преследовать её, отомстим за ту обиду, что она тебе нанесла, но сколько времени мы потеряем – неизвестно. И неизвестно, доберёмся ли после до вольных городов, успеем ли освободить чародеев и переманить на свою сторону до того, как Шибан приведёт их сюда, в этот город, чтобы сжечь его дотла, как он сделал с Нижей.
Вячко сидел истуканом, не моргал даже. Разумные слова, разумные, но как легко позабыть про разум, когда разрывается сердце.
Но будущий князь должен слушаться доводов разума. Сейчас с ним одна ведьма да колдун-калека. Вячко потеряет время и силы, гоняясь за Дарой. Когда он вернётся из Дузукалана, то приведёт с собой целый отряд чародеев.
У него вышло улыбнуться. Горькой вышла улыбка, но стёрла ярость на лице.
Княжич и колдун молчали оба некоторое время.
– Высоко ещё солнце? – спросил, наконец, Вячко.
– Высоко, ты недолго без чувств пролежал. Мы нашли тебя в корчме после рассвета.
– Скажи тогда остальным, что мне лучше и что мы выдвигаемся сей же час.
Вторак поднялся, но уйти не поторопился. Во взгляде его читался немой вопрос.
– В степи, в степи мы выдвигаемся, Вторак, – пояснил Вячко нетерпеливо. – Так что тащите сундуки в сани и запрягайте лошадей.
У него будет ещё возможность отомстить. В следующий раз он будет сильнее.
Глава 20
Рдзения, Совин
Месяц трескун
– Стой, эй, ты! Покажи руку!
Милош натянул платок, прикрывая лицо, оглянулся.
Двое в серых плащах остановили одинокую женщину, закатали ей рукав, чтобы коснуться кожи клинком меча.
В предместьях было ещё безлюдно, только занималось холодное утро, а Охотники уже рыскали в поисках добычи. Щенсна предупреждала, что проверяли почти каждого, касались кожи клинком, и если тот оставлял метку, тащили без разбирательств на костёр. Для чародеев нет суда.
Пусть в Совине, кроме Милоша и Стжежимира, не осталось чародеев, но встречались их далёкие потомки. Их силы пусть не хватало на заклятия, но было достаточно, чтобы выдать кровь предка.
Милош держал перед собой свечу, пока шёл по улице, так что если стражник или даже Охотник замечал его, то принимал за простого нищего, что торопился к открытию храма, чтобы просить подаяния.
Драная одежда, украденная у кого-то из слуг в замке, скрывала узелок с драгоценностями и дорогой наряд Часлава. Всё это ещё могло пригодиться Милошу, но ни одежду, ни мешок сокол бы в воздух не поднял, и приходилось идти в человеческом обличье. Плести заклятие для отвода глаз Милош опасался. Слабое тело могло предать его в любое время, поэтому он кутался в худую накидку и платок, вытягивал перед собой свечу и шёл через весь Совин к храму у Рыбацких ворот.
После пожара в уцелевшем храме собрались троутосцы, сплотились против нищеты и голода тесной общиной и не впускали к себе чужаков. Выходцев с Благословенных островов в Совине всегда было немало: купцы и учёные, целители и писари, священнослужители и строители – все, кто продавал умения и знания Империи. Пресветлый Отец тоже был с Благословенных островов, он и взял земляков под своё крыло.
Храм выстоял в пожаре, но растерял сияющую белизну каменных стен и яркость оконного витража. Тяжёлые дубовые двери были заперты, и Милошу долго пришлось стучать, прежде чем хмурый старик в серых одеждах приоткрыл дверь и выглянул наружу.
Старик говорил лишь на троутоском, и Милошу пришлось долго ломать голову, чтобы объяснить, кого он искал.
Пару десятков слов на троутоском Милош помнил, не больше того. Названия трав, порошков и смесей Стжежимир порой упрямо говорил лишь на языке своего имперского учителя, быть может, оттого, что забывал рдзенский. В любом случае знаний тех не хватало Милошу, чтобы свободно говорить на троутоском.
Наконец его пропустили. Стоило Милошу зайти, как дверь за ним закрыли и навесили тяжёлый засов.
Смрадно пахло.
Храм превратился в ночлежку, где на каждом углу развалились ещё дремлющие люди, где пахло дымом и едой, и только золотой сол остался неприкосновенным, он сиял ярко, отражая лучи восходящего солнца.
Старик проводил Милоша до одного из закрытых закутков храма, где пережидала ночь многодетная семья, а в стороне, укрывшись с головой одеялом, лежал ещё один человек.
– Вот он, – махнул рукой троутосец.
Милош поблагодарил его и подошёл к мужчине на полу.
– Учитель, – позвал он негромко.
Человек даже не шелохнулся.
– Учитель… Стжежимир!
Милош присел, вдруг почувствовав странный пугающий трепет, и коснулся плеча спящего. Тот вздрогнул, и Милош тут же отдёрнул руку. Из-под грязного, измазанного сажей одеяла выглянул взъерошенный Стжежимир.
– Доброе утро, учитель.
Старик оглядел его, хмуря брови, и заключил:
– Значит, жив.
– Как же иначе?
– Не знаю, как можно иначе после всего, что натворила эта девчонка. Я вроде как тоже жив, а будто мёртв.
Он присел на тюфяке, натянул одеяло до самого подбородка и приосанился, словно сидел не на полу среди десятков таких же погорельцев, а в своей спальне на любимом кресле.
– Эта дрянь разрушила всё, что я пытался спасти. Вся в свою сумасшедшую мать.
Стжежимир будто продолжал давно начатый разговор, как если бы они с Милошем не потеряли друг друга после пожара и виделись только прошлым вечером.
– Не думаю, что она нарочно это натворила.
– Ты её нашёл тогда?
– Почти.
Учитель скривился и пригладил руками косматую бороду.
– И сам чуть не погиб, – вздохнул он. – Так что с ней?
– Не знаю. Был сильный пожар, я не видел, спаслась ли она.
Милош устал сидеть на корточках и примостился на краю тюфяка, поставив между ног узелок.
– Годы стараний насмарку, – морщинистой ладонью Стжежимир прикрыл глаза. – Всё моя жадность. Хотел заполучить могущественную ведьму, а остался с носом.
Он говорил тихо, почти шептал, опасаясь быть подслушанным.
– Наверное, можно что-то ещё придумать, – неуверенно предположил Милош.
– Что тут придумаешь? Нас было шестеро вместе с Воронами, а теперь всего двое. Наверное, мы могли бы отомстить, отыграться напоследок на короле и Охотниках, но какой в этом смысл? Мы умрём в неравной битве, а Совиной башни всё равно не возродить. Её больше не будет никогда. Ни её, ни чародеев, ни чар. Ничего.
За стенами в центре храма, где сиял в этот час золотой сол, отражая солнечные лучи, запели чистым весенним ручьём голоса. Молитва вознеслась к каменным сводам, поплыла ярким светом, разгоняя мрак даже в самых мрачных уголках храма.
