– Как бы корабль не затонул, – озабоченно произнёс Милош. – Он выдержит столько людей?
– Мы же не в море пойдём, только до Тихого лога, дальше половина пересядет. Я договорился с парой купцов, чтобы мы держались вместе.
– Ага, – недовольно поджал губы Милош.
Стжежимир вдруг поскользнулся, Милош удержал его на ногах.
– Осторожно.
Старик вдруг оказался удивительно хрупким и слабым в объятиях Милоша. Всё детство он испытывал к Стжежимиру смесь восхищения и лёгкого ужаса, учитель казался неустрашимым, почти всемогущественным, и неожиданно выяснилось, что глаза его слепо щурились на солнечном свету, что он был лёгким, как юная девушка, и дрожал на ветру от холода, даже будучи укутанным в тёплые меха.
– Куда ты направишься? Я хотел бы тебе написать.
– Это ещё зачем? – изогнул правую бровь Стжежимир.
– Чтобы знать, что ты цел и невредим, учитель, – Милош с почтением чуть склонил голову.
По улице сновали из стороны в сторону торговцы, рыбаки и моряки. Прохожие толкали друг друга без всякого стеснения локтями, мешками и корзинами, ругались на тех, кто задерживал движение, толкали тех, кому не помогала ругань, но Стжежимир всё равно замер на месте. Его пихнули со спины.
– Дай пройти! Шо встал?!
Но учитель не сдвинулся с места.
Милош стоял всё в той же позе: чуть склонив голову и спину, глядя на Стжежимира исподлобья с непроницаемым выражением лица.
– Ох ты, дубина, – Стжежимир вдруг скривился, точно съел луковицу целиком, и сгрёб Милоша в объятия, уткнулся лицом ему в грудь. Как Милош мог не заметить, что учитель усох и даже стал ниже? Когда-то они были почти одного роста, а теперь Стжежимир едва доставал ему до носа.
Руки сами собой обняли старика, погладили по спине.
– Если передумаешь, возвращайся. Я постараюсь найти нам новый дом, – голос плохо слушался Милоша, в горле встал ком.
– Где? В Ратиславии? Да лучше я помру.
Он вырвался из объятий, утёр слёзы с морщинистого лица. Губы его дрожали, он посмотрел на пристань мокрыми глазами.
– Ты уверен? Можешь же поехать со мной.
– Уверен, – кивнул Милош, хотя в это мгновение он был почти готов ступить на палубу корабля и отправиться на юг, к Бездонному озеру и дальше к морю и до самых Благословенных островов. Там всё было бы иначе, верно? Там горечь была бы залита сладким имперским вином, там стужа в душе растаяла бы под жарким солнцем.
– Тогда не провожай меня дальше, – Стжежимир выхватил у Милоша свой мешочек: они поделили драгоценности Часлава между собой. – Дальше я сам.
– Точно? – вопрос сорвался с губ раньше, чем Милош успел подумать.
– Я отлично справился, когда отправился в Империю в первый раз. Справлюсь и теперь, – Стжежимир задрал подбородок, приняв важный вид. – А вот как ты без меня будешь – непонятно. Когда я тебя нашёл, у тебя были обоссанные портки и морда вся в соплях.
Милош не смог сдержать смешок:
– С тех пор я научился сморкаться в платок и не мочиться в порты.
Стжежимир осмотрел его с головы до ног, поудобнее перехватил мешок и сделал пару шагов к пристани.
– Что ж, – сказал он на прощание, – тогда не обоссысь!
Глава 21
Южные границы Ратиславии
Месяц лютый
Лишь последний дурак или отчаявшийся храбрец отправился бы в дальний путь в середине зимы. Не зря третий, последний месяц холода зовётся лютым, он, точно оголодавший дикий зверь, загрызёт одинокого странника, что повстречается ему в дороге. Месяц трескун морозами пытает землю, месяц лютый заметает снегом, погребает всё под тяжёлыми сугробами, и не разобрать больше дорог от одного города к другому.
Когда начались метели, Вячко и его люди уже почти покинули ратиславские земли, вот-вот должны были оборваться лесные владения и огромной скатертью развернуться южные степи.
Через седмицы две княжич надеялся достичь Дузукалана, и, значит, мало времени оставалось на раздумья.
Одним вечером, когда уже разбили стоянку, накормили лошадей и съели простой, зато горячий ужин, дружинники решили расспросить Вячко о том, как они поступят, достигнув Дузукалана.
– Княжич, – Зуй хмурил чёрные кустистые брови и явно волновался, – мы всё спросить хотим: а дальше что? Вот дойдём мы до вольного города, так не пустят же нас сразу к чародеям. Их наверняка стража охраняет, всё же не простые солдаты, а рабы, да ещё и чародеи. Где их искать?
– Возле Сарай-Менгу, – вперёд княжича ответил Вторак. – Это дворец, построенный первым правителем Дузукалана. Чародеев никто не сторожит, они не сбегут никуда, ведь наша… их воля, – поправился бывший раб, – подвластна кагану. Чародеи сторожат дворец не хуже простых воинов, а то и лучше. Они верны кагану, покуда на них лежит заклятие. А живут они рядом с дворцом, в священных сводах храма Аберу-Окиа. Дузукаланцы верят, что наша проклятая колдовская сила может быть сдержана только Богиней-Луной.
– Возле дворца, – понурился Зуй. – Невелики у нас шансы.
– И как мы их вызволять будем, если они сами против своего спасения? – хмыкнул Синир.
Вячко оглядел дружинников, собравшихся у огня, дождался, пока затихнут их восклицания.
– Хитростью. Хитростью мы их будем вызволять, не попрём, как распоследние дураки, в лоб.
– А как именно? Хитростью-то? – спокойнее, внимательнее слушал княжича Горазд, не кипятился, как Синир, не возмущался, как Зуй, а думал и, верно, сам додумывал, как лучше поступить.
– В Дузукалане есть ратиславцы, готовые нам помочь, есть купцы, которые посчитают мудрым оказать услугу посланникам Великого князя, но самое главное, есть родственники бывших советников. Шибан убил почти всех знатных людей в городе, когда пришёл к власти, но у некоторых из них остались семьи. Они желают мести. – Вячко говорил словами своего отца и с глухой болью вспоминал последнюю встречу с ним.
– Чего же Шибан и их не убил? – сказал Синир. – От детей и жён врагов только и жди удара в спину.
– В вольных городах грех убить безвинную женщину. Она не в ответе за поступки мужа и отца, – пояснил Вторак. – Каждая женщина для степняка – дочь Аберу-Окиа, её нельзя трогать.
– Это поэтому степняки заводят с десяток жён и наложниц? – захохотал Горазд. – Чтобы уважить?
– Ратиславцам сложно это понять, – смиренно кивнул колдун. – Ратиславский муж возьмёт себе одну жену, они будут жить вместе верно и честно, ведь измена с другой женщиной – нарушение клятвы перед Создателем, но степняки смотрят на вещи иначе. Если каждая женщина – дочь богини, разве не лучше окружить себя её дочерьми? Чем больше мужчина может позволить себе содержать наложниц, тем больше благоволит ему Богиня-Луна. Но только если каждая наложница богата и довольна, у неё есть красивые одежды и дорогие каменья, слуги и собственные покои. Наложница должна жить почти так же хорошо, как жена, но всё-таки жена может быть одна. Так удобнее решать, кому достанется наследство.
