Милош почти поволок Дару по улице, проталкиваясь сквозь беснующуюся толпу.
– Тише, – повторял он.
Дара не соображала, куда её вели. Она рыдала горько, как никогда в своей жизни, и казалось, что сердце её сгорит дотла и всё же оборвётся нить, с таким трудом вырванная из лап Мораны.
«Пусть заберут меня, пусть меня. Я заслужила», – метались мысли в голове.
Но она не могла сказать ни слова, лишь давилась собственными слезами, жадно и громко хватая воздух ртом.
Пахло дымом, со всех сторон тянуло гарью.
– Тише, – крепко прижимали к себе родные руки.
Гул становился всё слабее. Мимо потянулись серые стены зданий.
Милош с грохотом захлопнул дверь в дом Стжежимира и, подхватив Дару на руки, донёс до своей ложницы. Она вцепилась ему в дублет, больше всего на свете боясь, что он уйдёт.
– Тише, я никуда не денусь, – пообещал Милош.
Дара закричала от боли, как если бы это её ног коснулись языки пламени.
Глава 7
Рдзения, Совин
– Деда, расскажи про матушку, – прошептала Дара на ухо Барсуку.
Мельник оторвал голову от подушки, сонно посмотрел на внучку. Девочка еле доставала до лежащего на печи мужика, стоя на цыпочках.
В избе было тихо и тепло, над печью сушились грибы, и всё в доме пропахло осенью – душной её сыростью, едой и травами. Никто их не мог услышать. Ждана по обычаю своему встала раньше всех, ушла доить корову и кормить птиц, Веся осталась в их с Дарой уголке, а Молчан крепко спал на лавке.
Барсук присел, сонно щурясь, а Дара взобралась на печку, наступила босой пяткой на подушку и села прямо на неё, поджав под себя ноги. Косички её распушились от сна, но лицо было живым, глаза горели любопытством.
– Чего тебе не спится, егоза? – вздохнул Старый Барсук.
– Мне приснилось, что за мной матушка вернулась, – тихо сказала Дара. – Я только-только подбежала дверь ей открыть и сразу проснулась. Я даже не знаю, какова она на лицо.
– Да почти как ты, – мельник заправил прядь тёмных волос девочке за ухо.
Дара не в первый раз расспрашивала о матери. Делала она это всегда украдкой, чтобы не рассердить отца. Барсук жалел Дару и порой рассказывал о могущественной прекрасной чародейке из Рдзении, которая оставила дочь на мельнице, чтобы спрятать от злых Охотников, и Дара верила, что везде по свету рыщут лойтурцы, ищут её, да не могут найти. Далеко стояла родная мельница, мало кто на неё заглядывал.
– Матушка совсем как я? – переспросила Дара.
– Только смуглее, и глаза чёрные.
– Её потому и зовут Чернавой? – радостно прошептала девчонка.
– Да, Дарина, как раз поэтому.
Сон был такой яркий, что Даре показалось, будто бы она и вправду проснулась на родной мельнице, но, открыв глаза, разглядела в сумраке светлую макушку Милоша.
На узкой кровати вдвоём было тесно, и сон у обоих выдался тяжёлый, неспокойный. Милош постоянно просыпался, ворочался, а Дара и вовсе заснула лишь под вечер. Теперь она лежала, опустошённая, разглядывала слепо трещины на потолке, но ничего и не видела.
Сон не уходил из головы и терзал свежую рану на сердце. Будучи совсем девчонкой, Дара часто умоляла деда рассказать о матери, она знала её имя, но до последнего не хотела верить, что Чернава… эта Чернава. Да мало ли женщин с таким именем ходило по земле?
Дара плотно сжала губы, но на глаза всё равно выступили жгучие слёзы. В груди всё сжалось, изнутри словно пожирал её волк, жадно клацал челюстями.
– Что такое? – Милош оторвал голову от постели, взгляд у него был мутный. – О…
Увидев её слёзы, он упал лицом на подушку, натянул на себя одеяло. Даре стало холодно, когда оголились ноги, но она и не подумала пошевелиться.
– Дар, – промычал в подушку Милош. – Опять не спишь. Я сейчас принесу сонный отвар.
– Нет.
Он приподнялся. Под зелёными глазами залегли глубокие тени.
– Выглядишь ужасно, – заключил Милош, разглядывая в свою очередь девушку. – Как у вас там говорят? Краше в гроб кладут, – он улыбнулся, но улыбка тут же померкла. – Так что с отваром?
Дара замотала головой, присела, вставая с кровати.
Целый день минул. Солнце поднялось над рекой, пролетело над городом и уже склонилось к закату. Целый день прошёл, и в нём не было Чернавы. Всю жизнь Дара искала её, но…
Но Чернава так и не стала ей матерью, которая была так нужна Даре. Она не стала ей другом. Она использовала её, обманывала и только однажды, только однажды защитила. И умерла за это.
Все умирали из-за Дары.
– Всё-таки ты её совсем не знала, – голос Милоша был хриплым спросонья. – Она тебе чужой человек.
Дара кивнула, не оборачиваясь.
Всё утро он повторял одни и те же слова, шептал на ухо, гладил по волосам, а Дара рыдала, не в силах остановиться, и слова лились из неё вместе со слезами. Она рассказала обо всём: о Моране, о Чернаве, о намерениях Воронов, обо всём, что скрывала. Милош не задавал лишних вопросов, не корил и не удивлялся. Он принял всё так, точно и без того знал.
Дару бил озноб, а Милош согревал её в объятиях. Он единственный мог её согреть, он единственный был рядом.
Теперь, кутаясь в одеяло, он сидел, прижимаясь к ней боком. Волосы у Милоша торчали в разные стороны, огромные глаза щурились, как у филина, выглянувшего из своего дупла посреди белого дня.
– Веся заглядывала, – хрипло произнёс он.
Дара оцепенела.
– Ты только заснула, я не стал тебя будить, – пояснил Милош. – А Веся сама поторопилась уйти. Слушай, может, так и лучше? Хотя бы не придётся ей ничего объяснять. Я не хотел бы давать ей ложную надежду.
Не хотел.
Что-то внутри надорвалось.
– Не хотел? Тогда, может, объяснишь, зачем подарил ей серьги? Зачем шептался и улыбался?
В лице Милоша нечто переменилось неуловимо и стремительно. Потемнела зелень глаз, налилась ядовитым зельем.
– Подарил, потому что она их хотела. Веся хорошая девушка. И что же, мне улыбаться никому нельзя? – Голос его, казалось, обжигал кожу.
– Не притворяйся, что не понимаешь. Ты всё время ходил перед ней петухом! – взвилась Дара. – Заставлял её поверить, что влюбился.
– А может, я влюбился? – усмехнулся Милош.
Дара вздрогнула, глаза её распахнулись, но губы тут же сжались упрямо.
– Не мели чепуху!
– Отчего же чепуху? Даже такая бессердечная дрянь, как ты, влюбилась в меня, почему бы мне не влюбиться в достойную девушку?
