Из его гортани со словами прорывается какая-то первобытная скорбь.
Я замираю возле кулера для воды. Жду развития событий.
– Фрэнк! – Мама поспешно пересекает помещение. В глазах ее – настороженность.
– Ширли, – хрипло откликается тот. – Я последний раз спрашиваю: какого дьявола произошло?
– Его больше нет. Стукнули молотком по голове. Мгновенная смерть.
Фрэнк широко распахивает глаза.
– Нет. Не верю. Бессмыслица какая-то. Это невозможно. Он даже не должен был быть сегодня там! Я отправлял туда только Джереми с Брэндоном. Что Джим там делал?
Мама скрещивает руки на груди.
– Он потащил туда Джесса, чтобы тот наверстал… за вчерашний прогул.
– В смысле, за то, что явился на работу упоротый, как зомби? – грохочет Фрэнк, и на секунду горе прорезает вспышка гнева.
Прежде чем мама успевает ответить, из кабинета сбоку выходит мужчина с темно-бронзовым оттенком кожи, коротко и аккуратно постриженными волосами, в добротном костюме. Видимо, следователь.
– Фрэнк Купер? – Он протягивает руку, Фрэнк пожимает ее машинально. – Я сержант Мартинес. В настоящее время мы прилагаем все усилия, чтобы установить, как и что произошло с вашим братом. Если у вас найдется минута, я бы хотел задать вам несколько вопросов о ваших служащих. – Офицер жестом приглашает гостя в кабинет. – Прошу следовать за мной.
Фрэнк не отвечает и не двигается с места. Мартинес настаивает, растолковывает:
– Мне необходимо лишь узнать, кто именно – поименно – имел доступ на стройплощадку: подрядчики, поставщики материалов? Я бы хотел услышать обо всех, кто только вам вспомнится.
Лицо отчимова брата к этому времени искажает гримаса бешенства, кажется, он едва сдерживается:
– Отвечать на ваши вопросы – только время зря терять. Я точно знаю, кто это сделал.
Мама подается к нему всем телом, простирает руки, но они застывают на полпути: на вид получается так, будто она собиралась залепить Фрэнку пощечину или зажать рот, но в последний момент передумала.
Однако тот все успел заметить. Он оборачивается.
– Что, Ширли, яблочко от яблоньки недалеко падает, да? А ведь я говорил Джиму не связываться с вашей проклятой семейкой!
Мамино лицо искривляет какая-то ехидная, полная злобы ухмылка.
– Еще бы! Ты не смог этого пережить, да? Ревностью изошел? Так и не научился принимать удары судьбы по-мужски, верно?
Следователь становится между ними.
– Сэр, мадам, нельзя ли…
Лицо Фрэнка заливается тускло-сумрачным румянцем, напоминающим цвет увядающего мака.
– Ублюдок чуть не грохнул меня. А теперь его малец добрался до Джима.
Я пытаюсь сообразить, кого он имеет в виду, а мама в этот момент отводит взгляд и, разразившись горьким хохотом, наконец замечает меня.
– Шейди! – осекается она на полузвуке. – Ты почему до сих пор тут? Я сказала тебе везти домой сестру!
Я преодолеваю последние метры, отделяющие меня от их странной «компании».
– О чем это он, мама? – Перевожу взгляд с нее на массивную фигуру Фрэнка и обратно. Тот уже опять беспомощно всхлипывает, закрыв лицо ладонями. Могучие плечи поршнями ходят вверх-вниз, вверх-вниз.
– Ни о чем таком. Просто твой отец однажды устроил ему хорошую взбучку, от которой он, сама видишь, так и не отошел. Плюнь на этого пустозвона и выкинь из головы.
– Мама… – только и могу прошептать я.
Никогда бы не подумала, что она способна так… о Фрэнке – после всего того, что он сделал для Джима. И к тому же в минуту глубокой скорби. Однако если он и правда своим поганым языком только что оскорбил память папы, если он возлагает вину на Джесса в убийстве отчима… Я зажимаю рот рукой. Боже, как кружится голова, как кружится. А глубоко внутри рождается страх, твердый-твердый, не разгрызешь. Как косточка от персика!
– У меня брат погиб. – Фрэнк задыхается.
Мама поворачивается к офицеру, у которого уже такой вид, словно он готов кого-то арестовать, просто пока не решил – кого.
– Прошу прощения, сэр. Позвольте, я уведу отсюда дочь и сразу вернусь.
Она решительно хватает меня за локоть и тащит к двери.
– Пошли.
Я в последний момент оборачиваюсь, чтобы вглядеться в лицо Фрэнка.
– Кого он назвал убийцей? Кого имел в виду? Джесса?
Сгусток ужаса в животе прорастает какими-то отвратительными щупальцами, и они опутывают все мои внутренности.
– Не обращай внимания. Просто отправляйся наконец домой. Я приеду, как только смогу. – Мама выталкивает меня из участка, а сама торопится обратно, расправив плечи, навстречу разразившейся буре.
Я же, споткнувшись о порожек, выхожу снова под яркие лучи издевательски смеющегося над нами солнца и физически ощущаю, как привычный мир вокруг рушится. Всю дорогу до трейлера не отпускаю ручку Хани, и только тепло ее крошечных пальчиков удерживает меня от падения в пропасть, что так неожиданно разверзлась под ногами и все ширится… Саре я говорю просто: мол, полиция пока не разобралась, что именно произошло, и та не задает лишних вопросов. Наоборот, с каждым поворотом дороги она как будто сильнее отдаляется от меня, притихает, и в той крохотной части моего мозга, что не занята гибелью Джима, а также возможной причастностью к ней Джесса, рождается опасение: уж не распадается ли наша хрупкая связь, еще толком не установившись?
* * *
Выбравшись у дома уже из маминой машины, я снова слышу звуки скрипки. Неужели папа знал, что́ нам предстоит? Потому и играл для меня все это время?
Стою и прислушиваюсь, так долго, что Хани с заднего сиденья уже нетерпеливо зовет меня. Мне стоит огромных усилий развернуться к душераздирающей мелодии спиной и, взяв сестренку на руки, унести ее в трейлер.
Сварив себе и сестренке на двоих тарелку лапши с маслом, вместе с ней заваливаюсь на кушетку смотреть ПБС
[30] – не важно даже, что показывают, нужен просто шум. Пусть спокойные, доброжелательные голоса заглушают тягостную тишину и страх. Хани засыпает, не вынимая большого пальца изо рта. Я лежу рядом. В голове назойливо крутятся десятки вопросов без ответов. Или я просто боюсь этих ответов?
Внезапно входная дверь с грохотом распахивается, и я, вскинувшись, впиваюсь взглядом в сумеречный свет. Сердце бешено колотится.
Покачиваясь, входит Джесс. Я тихонько отстраняюсь от Хани – так, чтобы та не проснулась, наклоняюсь вперед и протягиваю к нему руку.
– Где ты был?
Он прошмыгивает мимо, не переставая шататься, добирается до глубокого кресла и падает в него с легким стоном.
