– Где тебя носило, Шейди? – интересуется мама, завидев меня у перегородки, отделяющей так называемую кухню от так называемой гостиной.
– В роще, с Сарой и Орландо.
Хани на нетвердых еще ножках приближается ко мне, и я машинально начинаю сплетать прядь ее шелковистых волос. У меня у самой шевелюра такая густая и кудрявая, что фиг запустишь пальцы, так что остается играть с Ханиной. Обожаю.
– Они уже час как по домам. Ты что, торчала там одна и на скрипке играла? – Мама отирает пот со лба тыльной стороной ладони.
Я молчу. Она не унимается:
– Ты как твой отец, слишком занята своим инструментом, чтобы найти время мне помочь.
Мама не в духе, но я понимаю – не из-за меня. Собственно, это никогда не из-за меня.
– Давай я тебе помогу. Что мне сделать? – Легонько касаюсь ее руки.
Ее взгляд смягчается.
– Сходи позови Джесса ужинать.
Я снова пересекаю гостиную – теперь в обратном направлении. Джим меня даже не замечает, поглощенный гоночной круговертью. Звонит его мобильный – он и на него не реагирует.
Стучусь в дверь к Джессу и просовываю в нее голову.
– Мама ужинать зовет.
Мой старший брат сидит на кровати, прислонившись спиной к изголовью, в ушах наушники, в руках телефон, пальцы без остановки набирают текст. В динамиках глухо лязгает, как металл, ужасная музыка.
– Джесс!
– Чего? – Он резко выдергивает один наушник и откидывает с глаз копну светло-каштановых волос.
– Ужинать идешь или нет? Имей в виду, мама не в настроении, так что советую не игнорировать.
Джесс вздыхает так, словно я его на эшафот приглашаю.
– Что ты натворил на сей раз?
– Почему обязательно я?
– Потому что косячишь у нас только ты. Тебе что, время некуда девать? Занялся бы чем-нибудь приятным для разнообразия. Мог бы в моей группе поиграть. Необязательно на скрипке. На мандолине, например, или еще на чем-нибудь. Папа бы ужасно расстроился, что ты…
Не успеваю я и фразы закончить, как лицо Джесса становится каменным.
– Да пошла ты.
Я отступаю на пару шагов и отворачиваюсь, щеки краснеют от злости и смущения. Поворачиваюсь, чтобы уйти, но брат окликает:
– Прости. Я не хотел.
Я резко разворачиваюсь к нему лицом.
– Нет, именно хотел.
Иногда я Джесса просто не узнаю теперь. Но все равно люблю. И скучаю. Скучаю по нему прежнему, по нашей жизни и дружбе до того дня, как папа погиб у него на глазах, а мама привела на его место другого мужчину.
– Ну да, хотел. Но все равно прости. Не буду я играть такую музыку, не нравится она мне, понимаешь? – Голос Джесса смягчается. – От того, что ты раз за разом проигрываешь эту скорбную песню, он не вернется. Только рану свою бередишь.
Его слова погружаются куда-то на дно моей утробы холодными и тяжеловесными рыболовными грузилами. Это правда. Может, я нарочно ее бережу? Затем и выступаю часами напролет в роще перед духами, которые все равно не ответят? Потому и играю без конца «Двух сестер» и ничего иного мне уже много недель делать не хочется?
Я пожимаю плечами. Лучше сменить тему.
– По крайней мере, на «Открытые микрофоны» в следующие выходные ты придешь меня послушать?
– Может, и приду. – Он мягко выталкивает меня из своего «отсека». – Ну, а теперь давай, давай, иди.
Когда мы наконец притаскиваемся на кухню, мамин взгляд впивается в Джесса, но она молчит, ничего не говорит. Джим сердито глядит на экран своего мобильника, снова зазвонившего.
Иду к плите и накладываю одну большую тарелку для нас с Хани. Если так делать, мама не замечает, что я совсем не ем мясо. Она категорически против моего вегетарианства. Сестренка на своем детском стульчике для кормления уже за столом, мне приходится протискиваться мимо нее, чтобы занять место между микроволновкой и окном – в нейтральной, так сказать, зоне неизбежной перепалки.
– Джим, вырубай свою громыхалку и иди нормально поешь со всеми, – велит мама. – А на телефон или ответь, или тоже отключай к черту.
– Это Фрэнк, корова его забодай. Все достает меня насчет чертовых не доставленных вовремя пиломатериалов. – Джим глушит аппарат, но продолжает на него пялиться. – Принеси-ка мне тарелку сюда, Ширли.
– Прислугу себе нашел? – Мама смотрит на него сверху вниз. В книгах обычно пишут о «пронзительном взгляде голубых глаз», но это авторы просто маминых карих не видели. Она способна листовой металл прожигать.
Джим ворчит, кряхтит и приглушает звук телевизора. Затем плюхается на стул рядом с Джессом и каким-то образом втискивает свои длинные ножищи под стол.
– Ох, парень. Ты, случайно, не знаешь, кто это сегодня так расстроил твою мать?
Джесс молчит. Уставившись в тарелку, он одновременно пробегает кончиками пальцев по ободку чашки со сладким чаем.
За него отвечает мама:
– Директор звонил. Этот целую неделю в школе не появлялся. – Она оборачивается к Джессу и применяет свой испепеляющий взгляд к нему. – Ты хочешь, чтобы меня в тюрьму отправили за твои прогулы?
– Может, пора уже вообще забрать его оттуда? – предлагает Джек, потирая тыльную сторону своей вечно обгоревшей на солнце шеи. – Пусть сам на жизнь зарабатывает. Поймет, почем фунт лиха. В колледж его все равно нипочем не возьмут, так какой смысл получать и среднее образование?
– Мой сын окончит школу, как все нормальные люди, – говорит мама угрожающим тоном.
Она сама бросила школу подростком и, только уже родив Джесса, смогла сдать госэкзамен и получить аттестат. Теперь при ней только заикнись о подобном, даже в шутку, и нарвешься на трехдневную лекцию о том, какой стыд – выходить на жизненную дорогу безо всякого образования и вообще о позоре невежества. Лучше бы Джим не начинал…
Вообще, обычно он помалкивает, держит свои мысли при себе – по крайней мере, в мамином присутствии, но сегодня огрызается. Вероятно, потому что Фрэнк, его брат и начальник в строительной компании, заездил Джима пуще обычного. А между ними с Джессом и так все плохо. Стоит им увидеться – сразу сцепляются, а сегодня Джесс явно под прицелом.
– Да ты ведь за ним все равно не следишь, он у тебя растет, как сорная трава, творит что хочет, тратит жизнь попусту, так какой смысл школу-то оканчивать? – вопрошает Джим. – Все равно дело кончится кутузкой. И там ему будет самое место.
Брат вскакивает со стула, спинка с грохотом бьется о стену. Хани тоже подпрыгивает от испуга, глазки расширяются, но никто на нее, бедную, не обращает внимания. Последний раз, когда Джесс с Джимом так скандалили, маме пришлось разнимать их физически, дело едва не дошло до драки.
