– Но все-таки я вызвала призрак Джима. И поговорила с ним. – Украдкой смотрю на Кеннета, ищу в его глазах страх и смятение, но тот, кажется, испытывает лишь некоторый моральный дискомфорт: покашливает, скрестив руки на груди.
– Да, Седар уже рассказал. Наверное, и мне стоило с вами пойти, только…
Тут почему-то спешит вмешаться Сара – кладет ему ладонь на плечо.
– Вот уж поверь, Кеннет, тебе лучше в это дерьмо не мешаться. Там все не так, как думаешь.
Не знаю, ради чего она так старается – лично я все еще очень досадую на Кеннета за ложь и молчание. И даже потом он палец о палец не ударил, чтобы убедить меня в том, что он вне подозрений, так что на его чувства мне плевать. Может, конечно, всё тут ерунда, и даже скажи мой сводный правду с самого начала, ничего бы не изменилось, но, по крайней мере, это был бы правильный поступок! Честный. А так…
– Я старалась ради Джесса. Добывала сведения. Только для этого все и затеяла.
– Ну и? – выжидательно спрашивает Кеннет. – Что? Что поведал мой папаша?
Все взгляды устремляются на меня, всем нужен ответ, который мне… неизвестен? Точно не знаю.
– Он… высказался не вполне ясно. Похоже, просто не захотел откровенничать.
Седар склоняет голову набок так, словно сделал из слов Джима совсем другие выводы.
Что касается Кеннета, то даже не пойму: облегчение он испытал или разочарование.
– Ну ты… можешь его еще раз вызвать. – Его баритон подрагивает. – Снова расспросить хорошенько, когда он будет готов.
Блефует? Отводит от себя обвинения? Делает вид, что ему вовсе не страшно?
– Думаю, он больше не придет. Твой отец не хочет мне помогать.
– А что, у привидений есть выбор? Являться или не являться – как им вздумается? – Сарин голос, какой-то особенно глухой и гортанный, режет мне слух: ясное дело, она вспомнила о своей маме.
Разъясняю:
– У некоторых – есть. Особенно у тех, что уже немного попривыкли. Посуществовали в новом качестве. Папа говорил, скрипка как бы просто приоткрывает дверь в иное измерение, а духи сами решают, входить или не входить.
Глаза моей подруги уже блестят от слез, но, конечно, она не даст им воли. Отвернулась и смотрит в сторону спортплощадки.
Звонок на урок. Орландо деловито глядит на часы.
– Ладно, пора учиться. – Но не двигается с места и спустя несколько секунд обращается к Седару: – Так какие у нас планы?
– Давайте сегодня соберемся побренчим, – предлагает тот. – В семь часов.
– Зачем? – спрашиваю я. – Я уже…
– Только на сей раз приноси обычную скрипку, – перебивает Роуз.
Седар тепло улыбается мне.
– Мы же одна команда. И музыкальная, и вообще. Хотим тебя поддержать. Проследить, чтобы у тебя на душе все было в порядке, так сказать. А репетиция к тому же – прекрасная возможность поболтать.
Поворачиваюсь к Саре, та энергично кивает, но спешит добавить (и снова скрещивает руки):
– Только у меня сегодня нельзя.
Я сомневаюсь, смогу ли извлечь из инструмента хоть одну ноту после пыток Черного Человека, но храбро предлагаю играть в доме у тети Ины. Мол, только позвоню ей после школы – спрошу разрешения, но уверена: ей будет очень интересно познакомиться с моими друзьями.
Вообще, мне самой надо с ней поговорить. Рассказать о последних событиях. Несправедливо держать ее в неведении – ведь, в конце концов, это она спасла меня тогда, на озере. И еще мне важно оказаться там, где острее всего ощущается близость папы. Я бы хотела услышать его родной голос после этой страшной ночи.
Народ разлетается по классам, но Кеннета я останавливаю за локоть.
– Слушай-ка…
– Чего? – Смотрит нервно, настороженно.
Забавно, что на лицо его так и просится именно честность, оно словно создано для нее – широкое, открытое, веснушчатое, под копной рыжих волос. Но ведь как там он сам сказал? Люди не всегда бывают теми, кем кажутся? Или что-то такое… Может, и Кеннет – «не тот»? Меня по-прежнему мучает вопрос: не его ли долголетняя обида на собственного отца все-таки обрушилась в конце концов молотком на голову Джима? Все еще гадаю: не потому ли он отказывается защищать Джесса, что попросту виновен сам?
Однако мой сводный брат не ведет себя… как преступник. На его лице я не нахожу желания говорить правду, но и ничего дурного, кроме грусти и крайнего утомления, тоже не обнаруживаю. А вот если чей образ действий и вызывает подозрения, так это Фрэнков: он пьет горькую на месте убийства, оглашает ночь воплями!
Это внезапное озарение вытесняет из моей головы все приготовленные вопросы к Кеннету, и я торопливо выпаливаю:
– Знаешь, кого я видела вчера на стройке, перед тем как вызвать дух Джима? Твоего дядю. В полночь, совершенно пьяного. Стоял и кричал в пустоту. Как ты считаешь, не мог ли он…
Кеннет даже отскакивает в сторону, и бледное лицо его наливается краской.
– Новая идея? Теперь ты решила, что отца убил дядя Фрэнк? Какого черта, Шейди?!
Я не успеваю собраться с мыслями – он, потряхивая головой, устремляется прочь, но в последний момент останавливается.
– Если хочешь знать, дядя Фрэнк мне за долгие годы все уши прожужжал об умении не помнить зла. О снисхождении. О том, чтоб я простил папашу, которому на меня всегда было плевать, дал ему возможность «исправиться». О том, как сам простил и не винит, хотя из-за него, из-за моего отца, мол, помер их отец. Тебе никто не рассказывал? Папашу оставили сидеть и присматривать за дедушкой, а он вместо того улизнул из дома за бутылкой «Джека Дэниелса», а дедушка возьми да и отдай концы. Но дядя Фрэнк все простил и даже дал отцу работу, хотя отец все равно относился к нему кое-как, а на меня забил болт, и дядьке приходилось самому следить, чтобы я рос в нормальной обстановке. Дядя Фрэнк – отличный мужик. Тебе бы у него хорошему поучиться.
– Я Фрэнка ни в чем не обвиняла… просто подумала, тебе следует знать, что он был там ночью… На случай, если захочешь его расспросить, узнать, как он переживает… – Ложь чистой воды. Щеки у меня пылают.
– Ага, ага. А потом обвинишь меня? Я следующий на очереди?
Как могу, расправляю плечи.
– С чего ты взял?
Кеннет кривит губы в болезненной ухмылке.
– Ты не такая, какой я считал тебя, Шейди. – Разворачивается на каблуках, и меня почти физически придавливает к земле тяжесть его неприкрытого гнева. И моего стыда. Может, он прав, и я просто… ищу, в кого ткнуть пальцем, лишь бы не в Джесса?
Мне думалось: скрипка даст ключ ко всем загадкам. Разрешит все тайны. Но она оказалась лишь… этаким ножом для вскрытия писем, способным скользить по внутренней поверхности конверта, не разрезая его. Я уже почти страшусь выяснить, что там окажется. Страшусь, ибо по-прежнему не знаю, кто и за что убил Джима, в невиновности Джесса убеждена даже меньше, чем прежде, и нигде мне нет спасения – ни в роще, ни в мамином трейлере, ни во сне. На этом фоне тети-Инин дом представляется последним убежищем.
