– Мама, это Фрэнк. Фрэнк убил Джима.
– Что? Что ты такое говоришь?!
И я выкладываю все о нашей стычке – как он полностью потерял над собой контроль, каким выглядел виноватым и потерянным. По мере рассказа мамины брови хмурятся все сильнее, словно она теряет нить истории и мучительно отыскивает вновь… Однако когда дохожу до эпизода с метанием стеклянной миски, глаза ее приобретают медный оттенок, а кулаки сжимаются.
– Порешу сукина сына, мать его. На моего ребенка руку поднял.
– А потом… потом он за нами погнался. Поэтому мы и перевернулись. Вероятно, хотел не дать нам добраться до полицейского участка.
– Шейди, может, конечно, Фрэнк и потерял рассудок в подпитии, но это не значит, что Джима убил он. Признания ведь не было?
– Ты меня поражаешь, мама. Очевидно же, что он!
Она качает головой.
– Мог обезуметь от горя. В порыве скорби чего только не наделаешь, многие просто с катушек слетают.
– Помнишь, тогда, в отделении, сразу после гибели Джима, ты сама кричала, что он никогда его не любил?
– Это обстоятельство как раз только могло усугубить его терзания. Куда уж хуже – не любил родного брата, а того уже нет, ничего не исправишь, – уверенно возражает она.
– Но Джесс…
Мама останавливает меня жестом.
– Ну хватит пока. Надо отвезти Ину домой. В машине еще потолкуем.
Однако в фургоне Джима беседа не возобновляется, тем более что при движении усиливаются тетины симптомы, она судорожно стискивает мою руку, напевает что-то себе под нос, бормочет, бубнит – опять-таки в основном неразборчиво, но отдельные обрывки до меня доходят:
– Когда-нибудь… мы вырастем… больше не обидит… не причинит зла… никогда, никогда, нет-нет-нет. Вот, пожалуйста, я сейчас…. Чашку чаю. Тсс, тсс, тссс…
Мама поглядывает на нее нервно, но молчит.
Безмолвствует и скрипка у меня на коленях, но никаким… покоем от нее не веет. Наоборот, от нее исходит жажда музыки – я ее чувствую, тем более что жажда эта находит горячий отклик и в моем сердце. Это как притяжение двух магнитов. Между ними, правда, стоит Черный Человек, но должен же быть какой-то выход, какой-то способ обмануть его, обойти, сыграть или спеть песню, над которой он не властен. Если мама не поверит, если Фрэнк не сознается, если Джесс не раскроет своего секрета… скрипка останется моим единственным союзником.
Наконец мы устраиваем тетю в нижней гостиной старого дома. Мама обращается ко мне:
– Ты знаешь кого-нибудь, кто согласился бы приехать побыть с ней? Кого можно позвать? Друзья у нее остались?
– Ты что, мам, нельзя сейчас оставлять ее одну! И домой я не хочу. Там нас, наверное, уже Фрэнк подстерегает.
– Солнышко, Фрэнк тебя больше не тронет. Он просто пугал…
– Почему ты не звонишь в полицию?! – взвиваюсь я. – Он убил Джима. Я точно, абсолютно уверена – это его рук дело! Только я – подросток, меня не станут слушать, а тебя станут! Джим был твоим мужем!
– Ты перевозбудилась после аварии. Надо успокоиться, – твердым голосом велит мама.
– И не подумаю. Почему ты меня не слышишь?!
– Шейди, у тебя нет доказательств. Они подумают, ты просто выгораживаешь Джесса, стремишься его вытащить из-за решетки. Тебя могут даже обвинить в необоснованном вторжении и клевете. У Фрэнка, знаешь ли, полно своих людей в полиции – тот же Гарри Джонс.
– Ага. Он-то и брал Джесса, если помнишь. Я расколола Кеннета. Оказывается, он… то есть его отчим заставил его солгать насчет того, где он находился тем утром. На самом деле Кеннет был там, на стройплощадке! Гарри велел это скрыть.
– Я уже давно в курсе. Еще Джим обмолвился, что, мол, вызвал туда своего сыночка.
– Почему же ты мне не сказала?! – Я даже руки вскидываю в изумлении, ярости и меряю ее взглядом, не менее стальным, чем у нее самой, но… тут звонит мой телефон. Звонит, звонит…
– Да ответь уже, черт побери, он мне на нервы действует. – Мама отворачивается ко мне спиной.
Хочется выть. Но я не вою. Я тычу пальцем в зеленую иконку на экране. Это Седар.
– Шейди! – В его крике – облегчение.
– Что случилось?
– Кеннет сказал, ты попала в автокатастрофу! С тобой все хорошо?
– А он откуда узнал?
– На звонок по 911 отвечал его отчим.
– Ах, ну да. Понятно… – выплевываю я, буравя глазами мамину спину.
– У тебя все нормально?
– Я… я ездила к Фрэнку, и… – У меня в мозгу какой-то ступор. Чего это Седар мне звонит? Он же вроде как обижен?
– Так что у вас там произошло?
– Все в порядке. Я у тети Ины. – Голова идет кругом. Так. Если вызов принял не кто иной, как отчим Кеннета, а Фрэнк – его друг, значит… возможно, мама права. Ничего нельзя сделать. У Купера с рук кормится весь округ, и полиция в том числе… – Извини, мне некогда, пока. – Разъединяюсь, не давая Седару продолжить расспросы.
Возвращаюсь из коридора, где вела разговор, обратно в гостиную. Мама выпрямляется во весь рост.
– Я свяжусь с мисс Пэтти, спрошу, не согласится ли она посидеть с Иной. А тебя забираю домой.
– Нет. Ни за что. Никуда не поеду, и уж тем более не оставлю тетю с этой ужасной женщиной. По городу рыщет Фрэнк, он опасен. Вполне способен расправиться с нами, как уже расправился с Джимом. – Дрожь по всему телу возобновляется. Господи, с меня на сегодня хватит! Нет сил больше… Как же Фрэнк – Фрэнк, который дал Джиму работу, нежно заботился о Хани, – как мог он оказаться убийцей? Но если убийца он, то кто Джесс? Очередная невинная жертва?
Мамин взгляд смягчается.
– Ладно, ладно. Давай останемся. Здесь нигде в хозяйстве чаю нет? Ина о нем все уши прожужжала. Может, он ее успокоит?
Я выхожу в зал и беру с каминной полки потрескавшийся и пожелтевшей сервиз. Чашечки такие маленькие, по две в ладони помещаются…
Заварочный чайник сую тете прямо на коленки, и ее взгляд действительно сразу становится умиротворенным и каким-то отстраненным.
– Хани, хочешь поиграть с тетей Иной в чаепитие? – предлагаю я в надежде, что волшебная сверхспособность моей маленькой сестренки заставлять людей расслабиться подействует на нашу больную так же, как неизменно действует на меня. Я устраиваю малышку на кровати и даю ей в ручку чашку. Она тянет ее вперед, и тетя автоматически наливает ей воображаемого напитка.
– Вот видишь, – произносит она в пустоту, – я же говорила: мы прекрасно обойдемся и без печенья.
Мама внезапно вздрагивает и несется куда-то прочь из комнаты.
– Одну минуту! Сейчас вернусь! Только соберу нам всем кое-какую одежду и… другие вещи.
* * *
