Но чего именно они боятся? Что может грозить призраку – в загробном-то мире?
Да, здесь тайны спрятаны повсюду, оплетены по углам паучьими сетями – я отчетливо ощущаю это. Образно выражаясь, на них и стоит старый дом. Если вытаскивать их одну за другой на свет, не обрушится ли он на наши же головы? Надо бы все-таки найти чердак и проверить, что там хранится. А то на данный момент все эти мучительные для меня элементы: какая-то Брэнди и девочка с потолка, Черный Человек, папина скрипка и Ханины сны – стоят отдельно друг от друга, как будто ничто их не объединяет, но я-то чувствую: должны они складываться в общую картину.
Сначала я надеялась: ключ ко всем загадкам, избавление от всех бед даст скрипка, но она, напротив, лишь умножила их. Ни Джима не заставила открыть истину, ни Джесса из тюрьмы не вызволила. А вот врагов – Фрэнка, Черного Человека, даже ос – мне прибавила.
Господи, как же надоело мне ломать голову над чужими секретами, силиться раскрыть закономерности в этом деле – просто до смерти надоело. Но ничего. Я докопаюсь до ответов. У меня получится. Пусть все остальное не получилось, во всем я провалилась – здесь добьюсь успеха.
Откидываю покрывало и крадучись выскальзываю из общей спальни обратно в свою. Там зажигаю свет, ныряю под неубранную кровать за футляром. Надо бы выйти в рощу, пройти снова по тропинкам, где ходил папа, поиграть его мелодии. Это необходимо – ради меня самой, ради Джесса, да и ради всех остальных в семье – тети Ины, мамы, Хани.
Но только начинаю распрямляться, как позади скрипит половица.
Разворачиваюсь, даже не вставая, – глаза у Седара во всю ширь распахнуты от такого зрелища: я на коленях, прижимаю футляр с инструментом к груди, как ребенка.
– Нет, – твердо произносит он, качая головой. – Больше я тебе играть на ней не дам. После той ночи?! Ты же могла… ты могла… я даже представить боюсь, что могло с тобой случиться, но это было бы нечто ужасное. Непоправимое. Ты сама себя не помнила, собой не управляла. Твоя мама права. Надо оставить все как есть и забыть.
Пытаюсь проскользнуть мимо, но он крепко хватает меня за запястье. Останавливает.
– Говорю же: нельзя. Только через мой труп. Хватит с тебя.
– Пусти!
Но он не разжимает пальцев.
– Я должна выяснять, что происходит под этой крышей. Докопаться до сути. Все эти видения… Лепет тети Ины… Фрэнка на сегодня придется оставить в покое, ничего все равно предпринять нельзя, но по крайней мере можно раскрыть тайну дома. От нее страдают все вокруг, все, кого я люблю!
– Но есть же и другой способ. Давай вместе обыщем все комнаты, все закоулки, авось что-нибудь и раскопаем. – В широко раскрытых зеленых глазах Седара – и мольба, и решимость. Легкая россыпь веснушек по щекам и носу резко контрастирует с необыкновенной, особенной бледностью лица. Кажется, «ковбой» напуган и рассержен сильнее, чем хочет показать. – Прошу тебя, Шейди.
Мучительным усилием заставляю себя отложить футляр со скрипкой и заглушить внутренний голос, твердящий: этот парень – просто очередное препятствие у тебя на пути, обойди его. Я киваю. Только тогда Седар ослабляет хватку.
– Тогда пойдем найдем чердак, – говорю.
– Не вопрос. Вперед.
Разыскивать заветный лаз в верхнее потайное помещение приходится долго – тем более что нельзя шуметь, а то перебудим весь дом. Сантиметр за сантиметром изучаем все стены и потолки, пытаясь обнаружить под слоями штукатурки и обоев хоть какие-то признаки дверного проема. Наконец Седару приходит на ум отодвинуть тяжелый комод в моей старой спальне и посмотреть за ним. На секунду замираем в тишине – не проснулась ли мама, но та если и слышит, то решает сделать вид, будто не слышит, и остаться в постели. Потом я принимаюсь шарить руками по стене – где же, ну где же тут может быть вход? Стена совершенно гладкая… но я все же обнаруживаю под слоем краски углубление. Потом как бы обвожу его кончиком пальца, чтобы распознать очертания. Интересно, кто же запечатал эту дверь, кто похоронил тут все тайны нашей семьи разом? Кто именно?
Тихонько провозившись с полчаса, Седар освобождает проход на чердак и срывает с его косяков тяжелую клейкую ленту – вероятно, впервые за несколько десятилетий. Куски шпаклевки и рассохшиеся щепки усыпают пол метра на два кругом, обои со всех сторон свисают клоками. Но дело сделано – вот перед нами дверь на чердак, достаточно широкая даже для двоих.
Правда, на ней нет ни ручки, ни даже защелки – наверное, сняли, когда заклеивали, но мой парень впивается ловкими пальцами в самый край и тянет на себя… Усилие, другое, дверь со зловещим скрипом отворяется, и я могу поклясться: все привидения нашего дома в эту секунду дружно выдыхают – то ли со страхом, то ли с облегчением, не разберу.
Дергаю за старомодный шнур под электрической лампочкой, но та не загорается, так что приходится послать Седара на кухню – взять из ящика у плиты карманные фонарики. Сама остаюсь ждать в проеме. По всему телу бегают мурашки. Я ожидала, что воздух здесь окажется прохладным и затхлым, как в какой-нибудь заброшенной библиотеке, но на этом чердаке, как и на любом обыкновенном флоридском чердаке, жарко, влажно и мерзко. В желудке зарождается изжога, голова начинает слегка кружиться. Меня мутит, словно организм противится моим планам, не желает карабкаться по этим ступеням наверх, предупреждает: ничего хорошего из такой затеи не выйдет.
Чем дольше я вглядываюсь в зияющую черноту чердака, тем тише как будто становится во всем здании, эта тишина уже практически звенит в ушах.
Одна мысль: я направляюсь в жуткий, изъеденный временем склеп фамильных тайн, где меня ждут открытия, леденящие душу, – неотступно преследует меня, и сонм окружающих привидений незримо свидетельствует об этом. Но вот возвращается Седар с двумя фонариками, и мы, не колеблясь, переступаем порог царства зовущей, безмолвной тьмы.
Там, внутри, приходится ступать осторожнее, освещая электрическими лучами каждый шаг. Ступеньки и пол местами прогнили – вернее сказать, там и сантиметра нет крепкого, устойчивого. Шарим фонарями по стенам и потолку, выхватываем из мрака старые коробки, сломанную мебель, забытые кем-то инструменты…
– Я не параноик… Понимаю – это просто обычный чердак, не более. Но что-то тут не так, – хриплой скороговоркой произносит Седар. – Давай-ка управимся побыстрее.
Разделяемся: направляем свои «прожекторы» в разные стороны, роемся в окружающем беспорядке. Зачем – толком не знаю. Что надеемся найти? Мумию мертвой девочки? Позади уже минут двадцать кропотливого осмотра. Нашими усилиями на поверхность извлечены груды бесполезного мусора: старые страховые документы, журналы, целые гардеробы допотопной заплесневелой одежды. И все же меня не оставляет предчувствие: здесь мы обнаружим что-то важное, ответ на все мои вопросы, который наконец разрешит все недоумения, расставит все по местам.
Мы перебрали по крупицам содержимое стольких ящиков и сундуков, и я в отчаянии уже думаю улизнуть и прибегнуть все же как к последнему средству – к скрипке. Со вздохом вытаскиваю из завалов очередную раскрытую картонку. Когда-то в ней хранились бананы, теперь же – стопки пыльных бумаг, а на самом дне, под ними, – тяжелая книга, а точнее, семейный альбом для фотографий. Подсвечивая фонариком, начинаю листать страницы, окрыленная новой надеждой. Лиц я никаких не узнаю – все снимки старые-престарые, совсем пожелтели, принадлежит совсем другой эпохе.
