Быстро, но тщательно настраиваю скрипку, жду, пока остальные догонят со своими «аппаратами». На автомате объявляю: «Две сестры»! Сара картинно стонет. Роуз толкает ее локтем в бок. Та ухмыляется. Гм. Кажется, увядающая осенняя хрупкость, вечно ощущаемая между ними, начинает перерождаться в нечто новое. Уже скорее весеннее.
– Ты, главное, не «улетай» одна. Не забывай о нас. Мы рядом. – В глазах Седара серьезная тревога. – Держись земных пределов, так сказать. А вы… – обращается он к остальным, – играйте. Продолжайте играть во что бы то ни стало. Что бы ни случилось.
Киваю: понятно, мол. Стараясь слиться с партнерами в одно целое, начинаю. И получается: идем абсолютно синхронно, словно сердце у нас на всех одно. Призраки, прошлой ночью такие робкие, смирные, тихие, немедленно оживляются. Вот они уже роятся надо мною, жаждут освобождения, но я разгоняю их – мне нужна одна Брэнди. Все свои помыслы я устремляю на бестелесную фигуру этой светловолосой девочки.
Но когда открываю глаза, передо мной – призрак не ее, а той женщины из рощи, уже вызванной однажды скрипкою. Мы еще вместе спели отрывок песни…
Однако теперь я ее узнаю: это дама с семейного портрета, мать Брэнди. Бабушка, умершая еще до моего рождения. Сейчас она старше и печальнее, чем на фото, – средних лет, каштановые волосы уже седеют, лицо – в ранних, преждевременных морщинах, глаза пусты и безразличны, линия губ тверда. Все ее существо источает одиночество и томление.
Привидение глядит на меня равнодушно, мутным взором – до тех пор, пока не замечает скрипку у меня в руках.
– Это – Уильяма? Скрипка Уильяма? А ты кто?
Бедняжка не помнит нашей встречи в роще, почти ничего не помнит. Потерялась между мирами и дрейфует по ним паутинкой, пластиковым пакетом на ветру. Странно, что ее голос слышен мне поверх целого ансамбля, но каким-то образом он просачивается сквозь музыку, звучит словно внутри меня.
– Где Брэнди? – отвечаю вопросом на ее вопросы. – Я звала Брэнди.
– Знаешь, Уильям сам смастерил эту скрипку, – рассеянно роняет она. – Ее голос – прекраснее всего на свете.
– Нет, это ты дала ему ее. Она принадлежала еще твоим предкам.
Дух качает головой.
– У Брэнди тоже был чудесный голос. Пела, как соловушка. Но он отнял этот голос, он отнял у нее все!
– Папа? – В животе моем сразу образуется ледяная глыба. Какая страшная мысль… хотя она объяснила бы все: его приступы меланхолии, мрачности, вечное чувство вины…
– И в конце концов получил по заслугам. – Привидение меня совсем не слушает. – Жалко, я не дожила.
У духов это что, общевидовое – неспособность к прямым ответам?! Какое-то особое непременное свойство духа, придуманное специально, чтобы сводить с ума посюсторонних?
– Мир обошелся со мной жестоко. Не расплатился по счетам. – Она трясет головой. – Но я должна была остановить его. Мне следовало…
Привидение хватает себя за горло, давится словами. Тьма густой смолой растекается вокруг него. Глаза бабушки расширяются от ужаса.
– Я должна была…
Я по-прежнему играю во всю мощь и темпа не сбавляю, но она начинает растворяться в воздухе, постепенно заполняемом тьмою. Слуха моего достигает отдаленное жужжание, взгляд отрывается от призрачного лица, мечется по комнате, но – уже поздно. Осы, словно целые эскадрильи из ангаров, вылетают из камина и роятся, роятся над нами. Прямо-таки струей льются из дымохода, потом петляют над очагом бешеной воронкой темной материи – и вперед, в пространство, сотрясать тысячами крыльев воздух. Взмывают к потолку и ныряют под ноги стремительными потоками, мечутся вокруг меня все быстрее, быстрее, и звук, издаваемый ими в полете, причиняет не менее сильную боль, чем жала.
Товарищи по группе и несчастью позади меня, конечно же, начинают запинаться и фальшивить, безуспешно пытаясь защитить головы.
Роняю скрипку, обрываю песню, чтобы не дать мраку окончательно объять себя, сворачиваюсь клубком и прикрываю черепушку от наползающих теней. На сей раз я не позволю Черному Человеку завладеть мною и моей музыкой. Воплю что есть мочи, словно надеюсь поднять голосом торнадо, которое вихрем взметет всех ос и унесет далеко-далеко, в другой штат. Выкрикиваю из себя всю ярость и горе, разъевшие мой скелет, выжимаю их из мозга в кровь и перекачиваю сердечной мышцей прямо в голос.
И когда отчаянный вой наконец обрывается, а я поднимаю веки, спальню опять заливает ясный утренний свет. Пол так густо усыпан осиными трупиками, что не видно досок паркета. Рядом с широко раскрытыми глазами на коленях стоит Седар. За его спиной маячит Кеннет. Орландо сидит, прислонившись к стене, и мигает, как ослепленный яркими лучами филин. Сара и Роуз прижались лицом к лицу, оплетя руками друг дружку за шеи.
– Гром меня разрази! – Кеннет оборачивается к Орландо. – А соль оказалась что надо, чувак.
– Спасибо абуэлите, – роняет тот.
Наскоро убедившись, что все целы и здоровы, общей гурьбой скатываемся по лестнице на исходную позицию в гостиной. Все возбужденно галдят, но у меня лично слишком болит голова, чтобы следить за нитью беседы и реагировать на вопросы, так что я удаляюсь, пошатываясь, на кухню. Новое, нежданное свидание с бабушкой совсем выбило меня из колеи – не говоря о том, что подкинуло новых загадок. Есть я совершенно не хочу, но стакан апельсинового сока себе наливаю и сажусь за стол, устало разглядывая фиолетовый узор обоев над раковиной, и размышляю, что же предпринять теперь.
– Тук-тук, – доносится из дверного проема Сарин голос. – Можно войти?
Киваю. Она устраивается на соседнем стуле. Между нами опять воцаряется тишина – но на сей раз благодатная, успокаивающая, как между настоящими друзьями, чьи отношения ничем не осложнены.
– Роуз возвращается, я так понимаю? – Я застигаю ее врасплох. Боль еще шкворчит слегка в душе.
– Обиделась? – Сара едва сдерживает широкую улыбку.
Качаю головой.
– Как я могу обижаться? Я встречаюсь с Седаром. Жаль только, что мы так и не поговорили. Помнишь, тогда, на стройке, ты обещала? А потом опять исчезла с радаров.
Она ковыряет ногтем крышку пластиковой баночки с медом в форме медвежонка.
– Да. Исчезла. Прости. Не знала, что тебе сказать.
– Да что угодно подошло бы. Ей-богу. Любое человеческое слово.
Сара поднимает глаза.
– Ты мне небезразлична. Правда. И у меня были… у меня к тебе есть чувства. Только…
– Только я не Роуз?
– Да не в том дело. То есть ну да, я на Роуз зациклилась давно и капитально, но с тобой… это не из-за нее.
– А из-за чего? Почему ты мне так и не доверилась? Почему закрылась от меня? Не впустила… к себе?
– Потому что подвела бы. Разочаровала. Не справилась бы. Меня бы на тебя не хватило. Я никогда бы не смогла дать то, что тебе нужно, и в том объеме, в каком тебе нужно. Просто мы не подходим друг другу. Того, что ты мне нравишься, а я тебе, мало. Недостаточно, чтобы быть вместе счастливыми. Такой, как ты, нужен кто-то вроде Седара.
